К этому времени старший брат Чайковского 27-летний Николай Ильич работал горным инженером, затем управляющим в типографиях владельцев Яковлевых. Детей не имел, воспитывал внебрачного сына своей племянницы Татьяны Львовны Давыдовой.

Младший 22-летний брат Петра Ильича – Ипполит Ильич окончил учебу в Морском корпусе, служил в Черноморском флоте, позже получил звание генерал-майора от Адмиралтейства, был членом правления Русского общества пароходства и торговли, несколько лет жил в Таганроге, в дальнейшем был научным сотрудником Дома-музея Чайковского в Клину. Его дочь Наталья Ипполитовна Алексеева-Чайковская оставила свои воспоминания о Петре Ильиче.

Один из близнецов – Анатолий Ильич продолжал учебу в Училище правоведения, по окончании которого работал прокурором судебной палаты в Тифлисе, позже занимал пост вице-губернатора в Ревеле и Нижнем Новгороде. Второй близнец Модест Ильич тоже заканчивал юридическое образование. В дальнейшем был литератором и переводчиком. С 1876 по 1892 г. был воспитателем глухонемого мальчика Коли Конради, сына Германа Карловича Конради (1833–1883) (владелец имения «Гранкино»), а после его смерти Модест стал опекуном мальчика. Написал воспоминания о Чайковском.

Сестра Петра Ильича – Александра Ильинична, как указывалось выше, после окончания закрытого учебного заведения и брака с Давыдовым Львом Васильевичем жила в поселке Каменке Киевской губернии. В будущем мать шестерых детей.

Отец Чайковского Илья Петрович – директор Технологического института, в 1863 году в возрасте 68 лет вышел в отставку. Был женат третьим браком на Елизавете Михайловне Липпорт. Жил до конца дней в Петербурге.

30-летний московский пианист и дирижер, младший брат директора Петербургской консерватории А.Г. Рубинштейна – Николай Григорьевич Рубинштейн (1835–1881) прибыл в Петербург с целью найти преподавателей для своих музыкальных классов. Антон Григорьевич предложил ему взять Чайковского:

– Он из приличной семьи и пианист неплохой, не пожалеешь.

Спросили мнение Чайковского. Он с радостью согласился. 5 января 1866 года он прибыл в Москву и занял место преподавателя в музыкальных классах Русского музыкального общества (преобразовано в Консерваторию в 1866 году осенью).

Основатель и первый директор музыкальных классов в Москве Николай Григорьевич Рубинштейн, виртуоз-пианист, кумир москвичей, проявил заботу о нуждах Чайковского. Переселил его из гостиницы в одно из помещений музыкальных классов рядом со своей комнатой. Оценил музыкальные способности Чайковского и стал поощрять его стремление к серьезному творчеству. Он всего на 5 лет был старше Чайковского, но уже известен в музыкальном мире Москвы и даже за ее пределами.

Через несколько месяцев в «Московских ведомостях» появилось объявление: «Класс теории музыки Петра Ильича Чайковского открывается по вторникам и пятницам в 11 часов утра, о чем доводится до сведения желающих поступить в оный. Плата с ученика три рубля в месяц».

Ростислав Владимирович Геника, пианист, ученик Московской консерватории писал о Чайковском: «Унылой чередой проходили для Чайковского его часы уроков теории, он откровенно скучал и с трудом удерживал зевоту». Геника описал его внешность в эти годы: «Молодой, с миловидными, почти красивыми чертами лица, с глубоким выразительным взглядом красивых темных глаз, с пышными, небрежно зачесанными волосами, с чудной русой бородкой, бедновато-небрежно одетый, по большей части – в потрепанном сером пиджаке, Чайковский торопливой походкой входил в свою аудиторию, всегда слегка сконфуженный, слегка раздраженный, словно досадуя на неизбежность предстоящей скуки». По воспоминаниям того же Генике, Чайковский в обращении с учениками был «удивительно мягок, деликатен и терпелив».

В первые полтора года пребывания в консерватории Чайковский успел написать несколько романсов, первую симфонию «Зимние грезы», начал писать оперу «Воевода» (окончил в 1867 году). Большой театр в весеннем сезоне был предоставлен гастролировавшей в Москве итальянской опере, на которую сразу же начался ажиотаж. «Билеты не дешевы, но аншлаг был ежедневный», – писали газеты.

Петр Ильич сидел в первых рядах партера в ожидании начала театрального представления. Занавес поднялся, и на сцену вышла певица – примадонна итальянской оперы Арто Дезире. На шее и на руках сверкали драгоценные камни. Лицо у нее было самое обыкновенное, не поражало красотой, но вдохновенное. Она держалась раскованно, красиво двигалась по сцене, жесты ее были уместны и артистичны. Когда она запела, Чайковский с этого момента уже больше ничего не слышал, кроме ее голоса, и никого не видел, кроме двигавшейся по сцене солистки. Диапазон ее голосовых возможностей был так велик, что, казалось, у нее не две голосовые связки, а тысячи. Чайковский сидел как зачарованный и смотрел, не отрываясь, на примадонну. Она заметила восхищенный взгляд молодого человека и теперь смотрела на него и, казалось, пела для него. Все чувства, которые он испытывал, слушая певицу, отражались на его лице. Чайковский обратил внимание, что она умеет управлять не только своим голосом, но своей мимикой и жестами. В тот же вечер он написал Модесту: «Ах, Модя, какая это великая актриса и великая певица!»

Вскоре ему представился случай познакомиться с нею ближе. Находившийся в тот период времени проездом в Москве Антон Григорьевич Рубинштейн был приглашен на вечер к Дезире и взял с собой Чайковского. Дезире была уже знаменита в Европе. Теперь в Москве публика осаждала театр, где она пела, и забрасывала ее цветами.

В гостях у нее Чайковский смущался. Говорил мало, «был застенчив более, чем когда либо», – вспоминали позже его друзья. Певице понравилась не столько его внешность, сколько его скромность и деликатность, которыми не так часто наделяет природа мужскую половину человечества. С этого времени она стала присылать ему приглашения на свои вечера, и он стал бывать у нее почти ежедневно. Дезире собиралась на гастроли в Варшаву, и они решили летом оформить брачные отношения. Перед отъездом она попрощалась с Чайковским, а потом долго беседовала с Рубинштейном.