– Если только ты не монашка, - отвлеченно произнес мистер Эйвенер.

Мы удивленно посмотрели на него, он кивком головы указал в сторону стойки - сестра ордена святого Мартина как раз заказывала у одной из флористок траурный венок из лилий. Что было странно - лилиями редко украшают подобные, скажем так изделия.

Флористка металась от стойки к нарезанным и стоящим в кадках светам, словно радостно порхающая бабочка, и за несколько минут, буквально на наших глазах, родилось воистину чудо - безумно красивая композиция, которую красиво упаковали, пытаясь уберечь хрупкие лилии от пагубного воздействия мороза, после чего служительница ордена расплатилась и поспешила уйти, заметив наши внимательные взгляды.

Взгляды наши действительно были далеки от тактичности и норм поведения в обществе, а едва монахиня покинула лавку, профессор Наруа поднялся, сходил к флористке и попытался узнать причину покупки подобного. Не узнал. Сияющая самой счастливой из улыбок флористка озвучила, что они не интересуются подобного рода информацией, если только не в стремлении выяснить детали, позволившие бы сделать букет гораздо более подходящим событию и адресату, но в данный момент сестра милосердия и так все прекрасно объяснила, поэтому никаких вопросов задавать не потребовалось.

Вернувшийся профессор сел, вновь достал трубку и произнес, раскуривая табак:

– Лилии обычно символизируют невинность. Умер кто-то совсем… невинный.

– Монашка?
– предположил мистер Эйвенер.

– Монахиням букеты на могилы не ставят, - отрезал профессор, и посмотрел почему-то на меня.

Я была не в самом лучшем расположении духа, но…

– Заодно навестим миссис Томпсон.

На этом было решено расстаться.

Мы пожали руку на прощание мистеру Эйвенеру, которому предстояло еще много работы, он взял на себя труд нотариально заверить все данные освидетельствований, посему его еще ждало посещение нотариуса, а мы поехали в мэрию.

Едва забрались в экипаж, миссис Макстон протянула мне бутыль с бульоном, и пояснила:

– Миссис Эньо была очень любезна, и согласилась передать мне и мистеру Оннеру в распоряжение кухню.

– О, - только и сказала я.

– К тому же у доктора Эньо так же перерасход магических сил, а соответственно и ему весьма не помешает бульон сваренный мистером Оннером, наш повар даже поделился рецептом, некогда отданным ему профессором Стентоном.

И миссис Макстон подавила тяжелый вздох – по профессору скучали мы все.

– Куда мы сейчас?
– подала робкий голос Бетси.

– Какая-то монашка купила погребальный венок с лилиями, хотим узнать, какого черта она это сделала, - с издевательской прямотой поведал боевой маг, посасывая мундштук.

Вся моя прислуга мгновенно направила на меня возмущенно-вопросительные взгляды, потому как они решительно не понимали зачем нам это надо.

– Навестим миссис Томпсон, - фальшиво-радостным тоном озвучила я, - зайдем в архив, узнаем как там… дела…

И тут мистер Уоллан мрачно-намекающе произнес:

– Мистер Толлок, миссис Томпсон, мистер Тодс…

– А давайте больше не ездить к тем, у кого фамилия начинается на «Т»! – воскликнула Бетси.

И все неожиданно нашли эту мысль очень здравой. Действительно, от этого «Т» одни проблемы. Еще от «А». Про «Д» вообще говорить не стоит.

Про него и вспоминать не стоило, если честно, потому что едва мы подъехали к мэрии, узрели скандал, имевший место между собственно «А» и «Д». Арнел стоял в переулке, в коем вчера схватили виверну, и что-то очень тихо, но от этого еще более страшно выговаривал Давернетти, который сегодня все, вот вообще все новости встречал с самой счастливой, но зато идиотской улыбкой на лице. И, кажется Арнела это бесило не меньше, чем его родственника.

А самым неприятным в ситуации оказалось то, что стоило нам подъехать, профессор Наруа еще ничего не успел прочитать по губам, он как оказалось этой наукой вполне успешно владел, но едва мы появились - лорд Арнел резко повернул голову в нашем направлении.

– Мисс Ваерти, это вообще что?
– мгновенно ухватил суть происходящего профессор.

Мне было очень совестно признаваться, но я все же ответила:

– Табуирующее заклинание.

– Какое конкретно?
– профессор затянулся пустой трубкой, зло глядя на меня.

Окончательно смутившись, ответила:

– «Uiolare et frangere morsu».

И трубка выпала из приоткрывшегося рта боевого мага.

Все проследили за трубкой, которая свалилась на пол экипажа, потом посмотрели на профессора, следом на меня, и снова на профессора, потому что выражение вины на моем лице было им превосходно известно, а вот выражение полнейшей шокировнности на лице Наруа – являлось чем-то гораздо более интересным.

– Анабель! – боевой маг опустился до личностей.
– Анабель, вы… вы… вы ему не любовница, да?