* * *

«…Давным-давно, когда близ аула Кумух после жестокой битвы с ордами Тимура Завоевателя горцы собирали трофеи, то в сафьяновой сумке одного убитого нашли книгу. Перелистали ее страницы, склонились над буквами. Но ни одного не нашлось среди них, кто мог бы читать. Тогда решили горцы сжечь ее, изорвать и пустить по ветру. Но вперед решительно выступила умная, храбрая воительница Парту-Патимат. Она сказала:

– Берегите ее вместе с оружием, доставшимся нам от врага.

– Эй! Зачем она нужна? Никто из нас все равно не может ее читать!

– Если мы не сумеем прочитать эту книгу, прочитают наши дети, внуки. Неизвестно ведь, что заключено в этих страницах. Может, в них наша судьба!

…Во время битвы Сураката Тинусинского с арабами один пленный араб отдал горцам коня, кольчугу, оружие, щит. Но книгу, спрятанную на груди, не хотел отдать. Суракат вернул пленнику оружие и коня, но книгу приказал отобрать. Он сказал:

– Коней и сабель у нас самих хватает, но книги нет ни одной. У вас же, арабов, их много. Зачем же ты жалеешь одну-единственную?

Удивились воины и спросили у своего полководца:

– Для чего нам книга? Мы не только читать не умеем, мы не знаем даже, как ее правильно держать. Разве разумно брать ее вместо коня и оружия?!

– Придет время, ее прочтут. Придет время, и она заменит горцам и черкеску, и папаху, и коня, и кинжал.

…Когда дела персидского шаха, напавшего на Дагестан, стали плохи, он зарыл в землю драгоценности, которые всегда возил с собой. Над ямой-тайником положили плиту, на плите высекли резцом подкову. Свидетелей шах убил. Но все же Муртазали-хан нашел эту яму и обнаружил сундуки с золотом, серебром, драгоценными камнями – все, что успел награбить иранский шах. На тридцати мулах увезли добро шаха. Среди других сокровищ попалось несколько персидских книг. Осмотрев весь клад, отец Муртазали-хана, безрукий Сурхат, сказал:

– Сын мой, большое сокровище нашел ты!.. Раздай его воинам и вдовам погибших. Не жалей. А хочешь, продай. Оно все равно иссякнет. Но и через сто лет горцы найдут те перлы, которые спрятаны в этих книгах. Не отдавай их. Они дороже всех драгоценностей».7

* * *

Шамиль хорошо помнил эти дагестанские легенды, следовал их мудрости и ценил, как ценил и уважал своего седого мудреца Магомеда Тагир аль-Карахи, который служил у него секретарем. Имам ни под каким видом, никогда не отпускал его в опасные места. Магомед Тагир был этим крайне недоволен и однажды, не в силах сдержать себя, сказал:

– О великий, возможно, ты не доверяешь мне? Сомневаешься в моей преданности? Тогда пусти меня на поле битвы.

Шамиль в ответ улыбнулся глазами и, продолжая наблюдать за величаво парящими орлами, молвил:

– Если даже все погибнут, ты должен остаться в живых. Воина с шашкой все могут заменить… Летописца – нет. Ты пиши книгу о нашей войне, уважаемый… Остальное предоставь мне.

Старик умер в одном из походов, так и не дописав книгу, но его сын завершил начатый труд отца. Он был назван «Блеск сабли имама в некоторых битвах».

Совершая набеги на форпосты и крепости русских, предавая огню и уничтожению казармы и арсеналы ненавистного врага, Шамиль не позволял своим мюридам сжигать найденные книги гяуров. Тем, кто предлагал бросить их в реку, он твердо ответил: «Эти книги не стреляли в нас на нашей земле. Они не жгли наших аулов, не убивали людей. Кто позорит книгу, того опозорит она».

Просматривая трофейные фолианты, которые имелись в его богатой библиотеке8, Шамиль сожалел о том, что Кавказ прекрасно знает лишь русский штык и совсем не знает культуры врага. «Если бы русские пришли к нам не с огнем и мечом, а с мудростью и дружбой, с каким кавказским радушием приняли бы их народы гор. Кто знает, возможно, и сама история пошла бы по другому пути…» – не раз задумывался Шамиль.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Кавказ уже четвертое десятилетие сотрясала пушечная канонада, прозрачные реки стали бурыми от крови. Горцы говорят: «Когда на равнине война, тогда выстрелы звучат, как удары плети… когда в горах – тогда будто рушатся ледники и сам шайтан швыряет в ущельях утесы!»

…Объезжая с верными нукерами места недавних сражений, вглядываясь в руины выгоревших домов и мечетей; перешагивая через разбитые кувшины, клочья прожженных ковров и прочий разбросанный по развалинам, припорошенный пеплом хлам; видя, как коршуны и шакалы растаскивают и расклевывают на куски окоченевшие трупы людей, Шамиль каменел сердцем. «Лучше загасить искру, чем пытаться тушить пожар», – вспоминались ему слова матери. Но время «искр» было безвозвратно потеряно. Пламя войны, бушевавшее по всему Кавказу, все глубже и гибельнее проникало в самое сердце гор.

Случалось, имам ощущал острую необходимость остаться со своими думами наедине. Тогда он садился на коня и без охраны уезжал высоко в горы.

* * *

Так было и в этот раз. Стоя на ребристом выступе скалы, Шамиль давал успокоиться взволнованному сердцу, чувствуя ноющий гул в уставших ногах. С орлиной высоты взирал он на горы, над которыми, разбросав воздушную гриву, летел ледяной, порывистый ветер. Ныряя в пропасти, он, как ястреб когтями, выхватывал из синих гнезд ущелий туманное угрюмое зарево. Там горели оставленные врагу аулы: Конхидатль и Тлох, там полыхала дорогая его душе Андия.