В очаге догорал огонь. Дагестан пылал в пожаре войны. Оба эти огня отражались теперь в глазах Джамалутдина. Песня матери всколыхнула его. Проснулась, вспыхнула сыновья любовь, она звала его встать рядом с отцом.

– Мама, я только сейчас вернулся в Дагестан. Только сейчас со своим отцом. Принеси мне оружие. Я – сын Шамиля. Я не должен умереть у домашнего очага. Отпустите меня туда, где стреляют, где льется кровь горцев.

Так песня матери сумела сделать то, чего не могли сделать ни Коран, ни суровый приказ отца.

Но это была только вспышка. Песни матери не могли заглушить в сердце Джамалутдина другие песни. Он не мог забыть Санкт-Петербург, в котором вырос. На непонятном русском языке он читал горцам непонятные строки:

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный,

Когда я в комнате моей

Пишу, читаю без лампады,

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла…

Странно и удивительно звучали эти слова в дымной сакле высокогорного аула. Джамалутдину снилось по ночам, будто он снова в Кадетском корпусе, в блестящем военном мундире с золотыми эполетами, будто у решетки Летнего сада он встречается с красавицей грузинкой Ниной…

Два орла жили в сердце юноши и раздирали его каждый в свою сторону. Две песни звучали в душе. Любимая Нина бесконечно далеко. Могучая река протекает между ними. Через эту реку не ходит почта. В этой реке утонул русский офицер, сын дагестанского имама. Река смыла и унесла все его мечты и среди них одну, самую главную.

Говорят, что заветной мечтой Джамалутдина было построить мост над этой могучей рекой, соединить оба берега, заменить жестокость войны, бессмысленные убийства дружбой, лаской, жизнью. Он понимал песни, которые поют в горах, песни матери, но он понимал и песни Пушкина. Две песни соединились в одном сердце. Если бы это понял отец. Если бы это поняли все! Если бы сами песни поняли и полюбили друг друга!

…Но песни были похожи на сабли. Они сшибались в воздухе, высекая искры. Истекающий кровью Кавказ пел о крови и мести, о храбрецах, о глазах, расклеванных вороном, о храпе коней, о звоне кинжалов, о скакуне, который печально возвращается домой, потеряв всадника на поле битвы».16

…Вот какие настроения были на душе имама в те дни… Вот какие легенды и песни можно было услышать в могучих взмахах орлиных крыльев.

Июльские сумерки теплы и ласкаются легкими ладонями паутин. Это была последняя ночь перед сражением. Шамиль не спал. Не спал и весь Дарго. Впереди горцев ждал смертельный бой с русскими. Когда в горах война, тогда скачет от хребта к хребту могильное эхо пушечной канонады и слышен погребальный ясын.17

Правоверные только что закончили ночной намаз, но никто из мужчин не ушел спать. Тысячи горцев у костров исполняли неистовый обрядовый танец – зикр. Воины Газавата вместе с вождями-наставниками, муфтиями и кадиями, потрясая оружием, под яростный ритм барабанов и бубнов, бежали вокруг пылающих костровищ; выкрикивали слова священных молитв и заклинаний, готовя себя к смерти и славе.

Ночной Дарго – расцвеченный сотнями огней и костров – казалось, парил над землею, медленно поднимаясь к небесам; пробивался сквозь багровые облака, утекал в красные, похожие на раны, бреши косматых туч. А где-то там, в запредельной высоте, где царствует лишь возвышенный молитвенный промысел, героев-защитников Дарго и Ислама, коим суждено было сложить головы в завтрашней битве, уже ждали цветущие сады и прелестные женщины заоблачного эдема.

…Воины-гази продолжали танец мести и смерти, а в их горячих сердцах, подобно гневным раскатам грома, звучали призывы имама:

«Дети ущелий и гор! Я, имам Дагестана и Чечни, выбран вами – народами Кавказа. Моя сабля, как и ваши, ищет головы неверных собак! Братья по вере, мусульмане! Мы презираем все, что предлагают нам белые гяуры, кроме оружия. У них большие знания, и нам есть чему у них поучиться… Но только тому, что поможет их уничтожить! Кази-Магомед и Гамзат-бек тридцать лет назад подняли зеленое знамя Ислама… теперь его держит моя рука. Подлые враги убили их. Это наши мученики, как прекрасны их лица. Они уже по достоинству обласканы Аллахом. Я помню и люблю их всем сердцем, как помню и люблю вас – моих детей! Мой долг и долг каждого – защищать своих братьев и сестер по вере. Священный Газават – наш долг! Кавказ истекает кровью! Волла-ги… Время насилия и унижения горцев прошло. Мы идем на смерть во славу Аллаха, во имя нашего народа и могил предков. Завтра нас ждет решительная битва с гяурами… Пусть Аллах возьмет нашей крови, сколько нужно! Билла-ги… Поклянитесь, братья, что не измените единожды данной вами клятве Всевышнему. Помните: изменникам и трусам лучше находиться под землей, чем на земле.