Я, имам Шамиль, обещаю вам, что пока не насажу на заточенный кол голову последнего уруса и не выставлю ее на самой высокой горе Кавказа, я не повешу свое оружие на ковер!

Братья-мусульмане! Правоверные, режьте, убивайте всех многобожников, всех врагов Аллаха и Пророка его Мухаммеда! Убей иудея и крестоносца! Нет Бога кроме Аллаха!

Оглянитесь, мусульмане! Никогда еще крестоносцы не проникали так глубоко в нашу священную землю. Талла-ги… Точите свои кинжалы и шашки, запасайтесь порохом и свинцом, завтра вас ждет немеркнущая слава героев. Верю, мы победим, Аллах с нами. Если же не увидимся в этом мире – увидимся в раю. Помните, правоверные! Как только кого убьют из вас… две прекрасные девы тут же заберут его и поднесут к Небесным Вратам. О Аллах, эти девы прекрасны, как утренние звезды… Их глаза сверкают, как изумруды, их пальцы, как лебединые перья, их грудь бела, как сыр и серебро!..

Не бойтесь, братья, смело идите навстречу судьбе! Знайте, я не стыжусь своих дел и готов умереть за Аллаха хоть сейчас. Я чувствую дыхание Небес и голос Всевышнего. Он говорит нам всем: «Благословите ваше тело, вещи, оружие и ваших коней, сбрейте лишние волосы и сделайте омовение. Оставайтесь спокойными и решительными. Когда придет час умереть, действуйте и знайте – вы победители! Убивайте врагов во имя своих отцов, потому что вы все в долгу пред ними. Если взялись за кинжал, не мучьте тех, кого решили убить, так поступал наш Пророк18, когда поднял Газават в Медине. 19

Не забывайте читать молитвы и думать об их значении. Слава мученикам Газавата! Смерть гяурам! Аллах акбар!!»

* * *

Уставший, но довольный собой, Шамиль в плотном окружении мюридов-телохранителей вернулся в свою обитель. Весь народ огромного аула Дарго стоял на улице и площадях, на плоских крышах и галереях домов, провожая своего повелителя, духовного отца и защитника. Он был одет по обыкновению просто: в рядовую черкеску и бурку, пастушью папаху, которую опоясывала белая полоса чалмы; на ногах потертые чувяки и ноговицы, обшитые темным шнурком.

Дав последние наказы своим военачальникам, имам удалился, но перед глазами продолжали стоять лица безмерно веривших ему людей. Он почти физически чувствовал на себе тысячи устремленных на него глаз; слух Шамиля низал долетавшие ружейные выстрелы джигитовавших на скакунах мюридов и истошные крики не расходившейся толпы:

– Мы с тобой до конца, Шамиль!..

– Ты, избранный Создателем, прокладываешь нам путь! Благослови тебя Аллах!

– Веди нас, Повелитель! Мы готовы отдать жизнь за тебя! Да пребудет с тобой Аллах!

* * *

– Ты слышишь, любимый, как ликуют люди? Они любят тебя, Шамиль… Они верят в тебя, как в Пророка…

Пришедшая по зову своего властелина юная Шуайнат по молчаливому знаку мужа присела на низкое ложе, не смея поднять головы. Так они и сидели рядом, и только отрывистое, учащенное дыхание выдавало их состояние.

Имам откинул лежавшую между ними парчовую подушку, взял нежные белые пальцы армянки в свою ладонь.

Шуайнат вздрогнула. В медной20 проволочной бороде шевельнулись близкие губы, под изогнутыми крыльями бровей влажно блеснули черно-фиолетовые глаза и послышался усталый голос:

– Давно я не видел тебя, Шуайнат, не слышал твоих песен… Расскажи, как живешь? Не обижают ли тебя мои старшие жены? Не бойся. Говори правду…

– О чем ты? – Задрожали черные стрелы ресниц. – Мы живем дружно. Что нам делить? У всех у нас большое хозяйство и муж, которого мы ждем.

– Так ты счастлива в моем доме? – Шамиль усмехнулся в душе нарочитой покорности своей младшей жены. Глядя на нее, ему хотелось одного: отдыха и нежной ласки своей любимицы. Но он держал себя в руках, не желая торопить выпавшее им время. – Посмотри на меня, не прячь свой звездный взгляд. – Он прижал к груди ее руку, украшенную серебряными браслетами заглянул в лицо: – Что с тобой, Шуайнат? Почему радость померкла на твоем лице? Да пребудет с тобой Аллах, не молчи. Без твоей улыбки и смеха все исчезнет для меня, все умрет, жизнь станет мне ненавистной.

Шуайнат взглянула взволнованно, плеснула на него синей бирюзой своих глаз, и что-то невыразимо томительное закипело у нее в груди, поднялось к горлу, перехватив дыхание. Дрожащими пальцами она схватилась за золоченый ворот гурди21 с силой оттянула его, сорвала застежку.

– Да что с тобой? Почему не смотришь на меня? – Шамиль нахмурил брови, потемнел взором.

– Боюсь за тебя, любимый. Боюсь, что смерть отнимет тебя у меня…

– Ну что ж… значит, так будет угодно Аллаху. – Он провел по лбу рукой и вновь усмехнулся. – Разве жалеешь меня?

– Зачем так жестоко говоришь? Я ведь жена твоя!

– Да, ты жена моя, а я твой муж. Не хорони меня прежде времени… Ты еще должна мне родить сыновей. Кто после меня будет защищать наши горы? Женщина! Не серди меня, скажи что-нибудь!

– Что мне сказать? Я очень люблю тебя… Долго не звал к себе, – печально отозвалась она.

– Так в чем же дело? Продолжай любить, как люблю тебя я. Раньше ты говорила со мной. Много сулила, когда твои родственники – брат и дядья – приезжали из Моздока забрать тебя… Разве забыла? – Он указательным пальцем подцепил ее поникший подбородок и приподнял так, чтобы видеть ее «небесные» глаза. Но не было в них привычной и любимой им бирюзы, не было солнечных искр юности.