В конце концов, мне ведь полагалось заниматься обязанностями ассистента, так? Поэтому я подошел к Геносе. Щен увидел меня и радостно атаковал мой башмак. Я нагнулся и почесал его за ухом.

— Что я должен делать, Артуро?

Он кивнул в сторону Джоан.

— Держитесь при ней. Она покажет вам все лучше любого другого. Наблюдайте, спрашивайте.

— О'кей, — согласился я.

— С Инари вы уже познакомились? — спросил Артуро.

— Столкнулись полчаса назад.

Девушка улыбнулась и кивнула.

— Он мне понравился. Забавный такой.

— Внешность — это еще не все, — заметил я.

Инари рассмеялась, но осеклась, когда в кармане ее джинсов что-то забибикало. Она сунула руку в карман и достала дорогой мобильник размером с пару почтовых марок. Я наклонился и взял щена на руки, а Инари развязала свой самодельный поводок, прежде чем отойти от нас на несколько шагов, прижимая телефон к уху.

Какая-то женщина в развевающейся юбке и фермерской такой блузочке со встревоженным видом ворвалась в студию и почти бегом направилась к Артуро и Джоан.

— Мистер Геноса, мне кажется, вам стоит пройти в гримерную. Это срочно.

Глаза у Геносы округлились, и он заметно побледнел. Потом вопросительно покосился на меня. Я мотнул головой — никакой враждебной энергии я на этот раз не ощущал. Он с видимым облегчением перевел дух и повернулся обратно к ней.

— Что случилось?

Стоявшая у него за спиной Джоан покосилась на часы и закатила глаза.

— Это Трикси.

Женщина кивнула.

— Она говорит, что уходит.

Артуро вздохнул.

— Еще бы она этого не говорила. Что, Мэрион, пошли, разберемся?

Они вышли, и Джоан нахмурилась.

— Нет у нас времени на эту примадонну.

— А так было бы?

Хмурое выражение лица сменилось просто усталым.

— Наверное, тоже не хватало бы. Я просто не могу понять эту женщину. Для ее будущего этот проект не менее важен ведь, чем для любого другого.

— Ну, быть центром вселенной — нелегкая работа. Действующая на нервы.

Джоан запрокинула голову и рассмеялась.

— Должно быть, так. Ладно, давайте займемся делом.

— С чего начинать?

Мы перешли в другую декорацию, изображавшую дешевый бар, и принялись рыться в ящиках с разнообразными бутылками и кружками в поисках подходящих для обстановки. Я поставил щена на барную стойку, и он принялся расхаживать по ней взад и вперед, опустив носик к деревянной поверхности и принюхиваясь.

— Вы давно знакомы с Артуро? — поинтересовался я, выждав с полминуты.

Джоан помедлила с ответом, выставляя бутылки на полку за стойкой.

— Лет восемнадцать или девятнадцать, наверное.

— На вид он мужик славный.

Она снова улыбнулась.

— Вовсе нет, — сказала она. — Славный, только не мужчина, а мальчик.

Я удивленно изогнул брови.

— Как это?

Она повела плечом.

— Он совершенно беззащитен. Он порывист, он более страстен, чем может себе позволить, и он влюбляется с полоборота.

— А это плохо?

— Иногда, — сказала она. — Но это возмещается другими чертами. Он заботится о людях. Вот, поставьте на верхнюю полку. Вы и без стремянки достанете.

Я повиновался.

— Чует мое сердце, верхом моей карьеры станет венчать верхушки рождественских елок звездами и ангелочками. Вроде того йети из "Олененка Рудольфа".

Она снова рассмеялась и ответила что-то, но слова ее сделались неразборчивыми, беззвучными — как реплики учителя из мультяшки. Сердце мое забилось чаще, и желудок мой сжался от голода, когда рефлекс, пробегая по спинному мозгу в нижнюю часть туловища, задел его по дороге. Голова моя сама собой повернулась к дверям, и я увидел входящую Лару Романи.

Теперь волосы ее были уложены так, как носили их в античной Греции или Риме. Одежду ее составлял коротенький черный шелковый халат, черные чулки и черные же туфли на шпильках. Она скользила по студии с завораживающей, змеиной какой-то грацией. Хотелось затаить дыхание и смотреть на нее, не отрываясь. Однако какая-то упрямая часть сознания окатила мозг холодным душем. Лара — высасывающий душу вампир. Я был бы полным идиотом, позволив себе реагировать на нее подобным образом.

Я оторвал-таки от нее взгляд и обнаружил, что щен подобрался к краю барной стойки рядом со мной. Он настороженно припал к деревянной столешнице, уставившись на Лару, и снова пискляво рычал.