– Интересная версия, сэр! Но нет, это наш Сортировочный Агрегат, – сказал Грош. – Проклятие всего Почтамта, сэр. Раньше там сидели бесенята, чтобы, собственно, читать адреса, но они давным-давно все поразбежались. И то хорошо.

Мокриц прошел взглядом по проволочным лоткам, которые занимали целую стену огромного помещения. Взгляд остановился на меловых контурах на полу. Мел сиял странным светом. Контуры были совсем небольшими. У одного было пять пальцев.

– Производственная травма, – пробормотал Мокриц. – Ладно, господин Грош, рассказывай.

– Не подходите близко к свету, сэр, – сказал Грош. – То же самое я и господину Хубльбери сказал. Но он взял и все равно сюда потом пробрался. Ох, и надо же было, чтоб именно юный Стэнли его обнаружил, когда увидел, как бедняжка Пис-Пис волочит что-то по коридору. Настоящая мясохрупка предстала его глазам. Вы и представить себе не можете, что тут творилось, сэр.

– Могу себе представить, – сказал Мокриц.

– Ох, вряд ли что можете, сэр.

– Правда, могу.

– Уверен, что нет, сэр.

– Говорю тебе, могу! – прикрикнул Мокриц. – Ты думаешь, я не вижу всех этих меловых рисунков вокруг? Может, продолжим, пока меня не стошнило?

– О… разумеется, сэр, – согласился Грош. – Вам знакомо имя Чертов Тупица Джонсон? Он очень популярен в наших краях.

– Он вроде инженер? И с его постройками всегда что-то не так? Кажется, я читал о нем…

– Он самый, сэр. Может соорудить все, что угодно, но, к сожалению, всегда с каким-нибудь серьезным изъяном.

В голове Мокрица память пнула нужный нейрон.

– Не он ли однажды распорядился использовать самоцветы в качестве отделочного материала, чтобы сэкономить на малярах?

– Точно так, сэр. Чаще всего серьезный изъян заключается в том, что за работу берется Чертов Тупица Джонсон. Можно сказать, изъян – часть самого процесса. Хотя, по правде говоря, многие его штуковины работают исправно, хотя делают совсем не то, что было задумано. Эта машина, сэр, в самом деле начинала свою жизнь органом, но оказалась сортировочным аппаратом. Задумка была в том, что почту из мешка высыпали вот в эту вагонетку, после чего конверты быстро распределялись по лоткам. Почтмейстер Дрыгун, говорят, хотел как лучше. Всеми силами старался поднять производительность труда. Дед мне рассказывал, что Почтамт целое состояние спустил, чтобы привести аппарат в движение.

– Еще и впустую небось, – сказал Мокриц.

– О нет, сэр, все работало. Все замечательно работало. Настолько хорошо, что народ в конце концов начал с ума сходить.

– Дай угадаю, – сказал Мокриц. – Почтальонам пришлось трудиться в поте лица?

– Почтальоны всегда трудятся в поте лица, сэр, – не моргнув глазом ответил Грош. – Нет, народ задергался, когда в сортировочной корзине стали появляться письма, которые будут написаны только через год.

Повисла тишина, и в этой тишине Мокриц мысленно прокрутил всевозможные варианты ответа, от «Отличная шутка, тебе бы со своей программой выступать» до «Да брось заливать», и пришел к выводу, что все они прозвучат глупо. А Грош выглядел предельно серьезно. Так что Мокриц спросил просто:

– Как?

Престарелый почтальон указал пальцем на синее свечение.

– Загляните вовнутрь, сэр. Сами увидите. Только ни за что не подставляйтесь прямо на свет.

Мокриц подвинулся чуть ближе к агрегату и осторожно заглянул внутрь механизма. В самой сердцевине свечения еле-еле ему удалось разглядеть маленькое колесико. Оно медленно вращалось.

– Я вырос на Почтамте, – говорил сзади Грош. – Родился в сортировочной, был взвешен на почтовых весах. Учился чтению по конвертам, счету по гроссбухам, учился гияграфии по картам города, а истории по рассказам стариков. Лучше любой школы. Лучше любой, говорю, школы. Но никогда не обучался гияметрии, сэр. Такой вот пробел в моей голове, все эти углы и прочее. Но тут, сэр, тут у нас полный пи.

– Все так плохо? – спросил Мокриц, отрываясь от зловещего мерцания.

– Нет, нет, сэр, пи как в гияметрии.

– А, пи, ты имеешь в виду число, которое получается, когда… – Мокриц умолк. В математике он был хорош выборочно – то есть ему не было равных, если требовалось очень быстро вычислить проценты или курсы валют. В его школьном учебнике был параграф о геометрии, но Мокриц никогда не понимал, где ему это может пригодиться.

Но он все-таки попытался.

– Все дело в… это число, которое получается, если радиус круга… нет, длину обода на три раза с хвостиком… э…

– Что-то в этом роде, сэр, вполне возможно, что-то в этом роде, – сказал Грош. – Три с хвостиком, вот в чем загвоздка. Да вот Чертов Тупица Джонсон заявил, что хвостики – это некрасиво, так что он изобрел колесо, где пи было равно трем. Вот оно, там, внутри.

– Но это же невозможно! – воскликнул Мокриц. – Так нельзя! Пи – оно как бы… врожденное! Нельзя его взять и изменить. Для этого нужно изменить вселенную!

– Да, сэр. Говорят, именно так и вышло, – согласился Грош. – А сейчас я покажу вам фокус. Отойдите назад, сэр.