После этого случая я потерял покой. Особенно страдал вечерами. Ревность мучила, жгла, жалила сердце. Пусть она честна, хорошо, но я не мог себя успокоить, и наконец попросил Иду звонить мне каждый вечер и желать мне спокойной ночи. Такое лекарство я прописал себе. Без него я не мыслил ложиться и спать, и не смог бы спать, не позвони Ида. Благодарен ей, она поняла, как я страдаю, и прилежно исполняла мою просьбу.

В день первого мая мы сидели на изогнутой длинной скамье над каналом, перед поляной, усеянной распустившимися веселыми беленькими маргаритками. Солнце уже хорошо грело, серебрило воду, в которой гонялись друг за другом и брызгались утки. Перед нами в пыльной лунке дорожки купались, попискивая от удовольствия, два воробья, слетевшие от таких же радостных товарищей с куста. Веселые люди проходили перед нами, густым потоком шли по горбатому мостику через канал, возвращаясь с набережной после демонстрации. Все были веселы, разговаривали, смеялись, группка пела песню. Некоторые несли портреты вождей и лозунги, флаги, держа древки то подмышкой, то на плече. Лица некоторых вождей преклонного возраста смотрели в землю перед тем, как оказаться на каком-нибудь темном и сыром складе после проветривания на ясном первомайском дне. Мужчина – гармонист в окружении, как и он подвыпивших демонстрантов, играл вальс «Амурские волны». Вокруг праздник, счастье и веселье. А я сидел возле Иды, мучимый ревностью, и истязал себя и ее упреками, и подозрениями. Она обнимала меня, гладила руки, успокаивала, разуверяя меня в подозрениях. Я, как снег под лучами весеннего солнца, медленно оттаивал, отходил. Становилось легче, боль ревности спадала, но никак не проходила совсем, и так и никогда не прошла насовсем, и далеко потом, после этого дня. Любовь и ревность – зачем они соседствуют? Или одно чувство не может существовать без другого. Как говорится, ревнует – значит любит. Кто-то из нашего брата ищет лекарство от ревнивой любви в вине, кто-то в компании друзей, кто-то кончает жизнь. А не лучше ли найти противоядие в другой? Но – нет, пока любовь в острой форме, другой не заразиться, сначала нужно выздороветь. Еще больше я стал успокаиваться, когда почувствовал, что и в Иду входит ответная моей любовь.

Пришло время зимней сессии. Очень большая, рекордная по кафедре, да, пожалуй, и по факультету, учебная нагрузка, дарованная мне зав. кафедрой Галиной Козак, привела в зимней сессии к длиннющему графику экзаменов со многими группами. И тут в субботу Ида упросила пойти с нею в бассейн, из которого она однажды выплыла очаровательной русалкой, и впорхнула в мой автобус. После мороза большим наслаждением было оказаться в теплой воде бассейна. И зима, и морозы, и зимняя сессия оказались за бортом бассейна. Я любуюсь и восхищаюсь профессиональным кролем и стайерской выносливостью Иды. Плывя наперегонки, позорно отстаю от нее. А как хороша она на тумбе перед прыжком вводу! Все бог дал телу, да и лицо одарил красотой. Скрытая сила изящного тела вызывает обожание его обладательницы. Обожатель по горло в воде под тумбой любуется Идой, завидует дару природы, тогда как свое тело пришлось создавать самому тренировками с двадцати лет, и по сей бассейновый день, штангой и гантелями. Подныривать под девушку, хватать за ноги, обнимать и топить ее, брызгаться, фыркать, кувыркаться – весь набор бассейновых радостей был получен, и я вернулся домой умиротворенным.

Звучит звонок, незнакомый голос спрашивает:

––Простите за беспокойство, наша группа вас ждала два часа, но теперь все разошлись. Почему-то вы не пришли на экзамен?

––Как, разве сегодня?

––Да, по расписанию так. – Начинаю соображать – какое принять решение, как выйти из создавшейся не лучшей ситуации? Спрашиваю, – можно ли будет собрать группу через два часа? – Попробую, отвечает староста группы. –Хорошо, собирайте, я еду. – В назначенный час я смущенный предстал пред улыбающейся группой. Для них неявка преподавателя была событием неординарным, с которым они встретились, как оказалось, впервые. Впервые, неожиданно, но воспользовались этим немедленно, и по их намекам я понял, что они хотят снисхождения при оценке ответов, поскольку преподаватель серьезно провинился. Расслабленность после бассейна еще не прошла, и принимать экзамен у большой группы до девяти вечера не очень хотелось, и я тогда предложил:

––Согласные на три балла могут дать зачетки, а претендующие на более высокий балл сдают экзамен в обычном порядке.

Примерно половина группы положила зачетки на стол, в которые я и проставил «удовлетворительно», остальные сдавали по всем правилам. Таким образом, Ида спасла нескольких студентов от трудного экзамена.

Приближался очередной праздник 1 Мая. Во всей великой стране партия воззвала к бдительности в организациях, ведь враг не дремлет и в праздничные дни. Ожидались провокации заброшенных в Латвию иностранных шпионов и диверсии всех вражеских капиталистических государств. И самое вероятное, что могло произойти – это коллаборационисты, враги советского строя, могли наброситься на освободившиеся на праздники от секретарш – машинисток печатные машинки, и начать печатать, печатать и печатать под многие копирки враждебные воззвания к свержению строя, а потом с верхних этажей, чердаков и колоколен соборов, например, Петровского или Домского развеять их по ветру для жадного к самиздату народу. Поэтому служащую министерства легкой промышленности рекрутировали на неусыпное суточное дежурство в министерстве. Иде предстояло дежурить сутки в ее пустующем министерстве. Местом дежурства был кабинет министра со знаменем. Ида подготовилась к дежурству основательно, что касается провизии. Истомила в духовке курицу, насадив ее на бутылку и обмазав толстым слоем майонеза, методом, унаследованном из местечка под Ровно ее бабушки, испекла пирожное «Наполеон», приготовила овощной салат с первыми пахучими огурцами. Меня же пригласила как защитника и в помощь скоротать вечернее время. И вот я, миновав прихожую секретарши, впервые в кабинете министра. Вошел в большой кабинет с портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Брежнева. Посреди комнаты стол на десятки человек, окруженный креслами, а в красном углу два знамени – Союзное и Латвийское. На столе свободно разместилось все изобилие закусок и вино, а потом, под занавес вечера, под звуки праздничной музыки из радиоприемника, на этом столе хватило места, чтобы принять и нас с Идой под взирающими молчаливо, думаю одобрительно, портретами партийных вождей.

Признаться, я примерял себя к семейной жизни с Идой, и она жила у меня. Что-то в этом было необычное для меня, и не проходило чувство некой неловкости, неудобства и стеснения холостяцкого простора. Наверно укоренившаяся привычка быть в лучшей компании самому с собою не могла исчезнуть сразу. Возможно, следовало набраться терпения и ждать, ждать, но как долго? Ида делала домашние дела, но они воспринимались мною как излишняя хлопотливость. Мне не нужны частые борьба с пылью, пятнами, паучьими тенетами, но долгое приготовления непривычной пищи – перенести было нелегко. Роскошные длинные волосы Иды, оказывается, требовали больших хлопот, связанных с их просушкой свистящим феном, наклонами, мотанием головой и ими. Я чувствовал себя просто усталым от этих хлопот. Мужественно терпел, надеясь привыкнуть.

Ида утром выезжала на службу, а я в институт – то раньше ее, то позднее, и иногда вместе. Тогда в автобусе замечал видного мужчину, который поглядывал на Иду с большим вниманием. Я относился к этому с пониманием – сам бы смотрел на нее во все глаза, не будь она моей. Вернувшись в один из вечеров домой, Ида показала мне записку с номером телефона без имени. Кто-то в автобусе положил в карман ее пальто.

––Кто бы это мог быть? –задумалась Ида. Я посмотрел на номер и понял, что это наш, институтский, и связал мужчину, засматривавшегося на Иду в автобусе, с проректором по хозяйственной части нашего института. Встречая его в моем районе и в институте, оценивал его как потенциального конкурента, но сбрасывал со счета за проявленную плутоватость с залезанием в карман моей любимой Иды, и презирал за это. Представил себе, как он протирается сквозь плотно набитый утренний автобус к Иде, шарит тихонечко, боясь прикосновения к ней, оттягивает карман и боязливо всовывает записку, с нервной дрожью от мысли быть схваченным за руку, отвернув голову в другую сторону с безразличным видом. Не могла моя девушка обратить внимание на такого ухажера.

***

Студенческие годы, молодость, сводила в знакомства неизвестно почему, вдруг, совершенно беспричинно то с одним, то с другим человеком – наверно из-за еще оставшейся детской непосредственности и бесхитростности, открытости душ миру и всем. Так в мою жизнь вошел и Влад Шумилов, мало похожий на рижан, как русских, так и латышей. Он выглядел настоящим грузином, как потом оказалось, не только по виду он был им, но и по крови отца, да и появился он в Риге из Батуми. Интонации его говора указывали на его появление с Кавказа. Привез он и любовь к застольям, долгим и витиеватым тостам Грузии чудесной, ресторанам. Однажды мы с Владом оказались в ресторане «Рига». Играл оркестр, пела очаровательная солистка Нона, похоже, что она была казашкой или узбечкой, а может и кавказской народности. Влад был знаком с нею, и познакомил меня. В конце вечера, когда она сошла со сцены, я протанцевал с нею, и пригласил продолжить вечер у меня. Нона согласилась, и так это и произошло. Я уговорил ее не ехать домой, а остаться у меня. Ночь прошла в милом и ласковом противостоянии женщины мужчине. Близилось утро, и только тогда Нона со словами: –У меня больное сердце, я устала и боюсь, что если продолжим в том же духе, придется вызывать скорую. Лучше я отдамся. – Я с благодарностью принял ее жертву и после долгого утреннего сна, счастливого просыпания и завтрака Нона, напевая, покидала меня.

Как не помню появления Влада в моей жизни, таким же и незаметным было его исчезновение из Риги. О том, что его нет в городе, я узнал из открытки, присланной из Батуми. В ней он писал о своем бракосочетании и приглашал на свадьбу. Начало моей скромной инженерной жизни требовало оценить затраты на желанное присутствие на свадьбе Влада в Батуми. А оно поглотило бы мою инженерную месячную зарплату чуть не всю. Зная понаслышке о широких жестах грузин, подумал, что настоящим приглашением на свадьбу было бы и приложение оплаты дороги, и потому послал Владу только поздравительное письмо. Осталось желание хотя бы побывать в Батуми.