– Что, хлопцы, делаете?

В ответ кто-то сердито буркнул:

– Не видишь, что ли, - своих разыскиваем. Хоронить утром будем.

И тонкий луч карманного фонарика заскользил по земле - солдаты двинулись дальше.

Со мной в качестве проводников были два офицера - один из 5-й ударной армии, другой из 2-й гвардейской - да еще два автоматчика. Мы шагали довольно быстро, но соблюдали все меры предосторожности.

Обычно при подходе к линии фронта видишь беспрерывно взмывающие в небо осветительные ракеты, слышишь неумолчную перебранку пулеметов. А тут ни освещения, ни стрельбы. Это все больше убеждало меня в достоверности сведений об отходе немцев.

– Правильно идем?
– спросил я офицера связи из 2-й гвардейской армии.

– Совершенно точно. Мне эти места хорошо известны, - ответил он.

– А по-моему, - вмешался в разговор один автоматчик, - надо немножечко правее держаться...

– Этот солдат тоже местный, - пояснил офицер.

– Значит, следует принять его совет?

– Следует.

– Ну, хорошо, - согласился я, и мы зашагали еще увереннее, взяв несколько вправо.

Немного погодя увидели впереди темнеющую громадину танка. Я послал солдата выяснить, чей он - наш или немецкий. Тот пополз и, возвратившись, доложил:

– Танк-то свой, но возле него часовой с автоматом. Заметит нас и без всякого оклика резанет в темноту длинной очередью.

Но часовой все же нас окликнул:

– Стой, кто идет?

Я назвал фамилию командира 4-го гвардейского механизированного корпуса. Лишь когда мы приблизились вплотную, лейтенант, сопровождавший меня, объявил часовому правду:

– Это генерал из штаба фронта...

Мы вышли точно на командный пункт 4-го гвардейского механизированного корпуса. Он хорошо охранялся. Пока нас вели по каким-то тропкам, мимо танков и орудий, пришлось несколько раз объясняться с часовыми.

Наконец мы подошли к нужной нам землянке. Землянка глубокая, с кривым ходом. Нетрудно было догадаться, что она досталась в наследство от гитлеровцев.

Внутри оказалось очень много офицеров. Табачный дым стоял густым неподвижным облаком. На меня сначала никто не обратил внимания. Я перешагнул через какие-то ящики и оказался перед столом.

– Начальник штаба фронта?
– удивился командир корпуса.
– Как вы оказались здесь... в тылу противника?..

– Смотал удочки ваш противник, - отрезал я.
– Как только стемнело, так он и ушел, не спрося вас.

– Быть не может. Вечером к нам не могли пробиться даже танки, сопровождавшие цистерны с горючим.

– Вечером было одно, а сейчас другое...

С трудом преодолевая замешательство, командир корпуса стал давать срочные указания по разведке противника. Я подбодрил его:

– Ничего... На войне все бывает. Значит, не силен враг, если бежит без боя. Давайте сюда вашу карту...

На уточнение обстановки не потребовалось много времени. Я подтвердил ранее отданный корпусу приказ о наступлении и поспешил к другому комкору - тов. Свиридову. Проводной связи с ним не оказалось. Радиообмен тоже не был налажен. Но по карте я видел, что пробраться туда можно уже на автомашине. Да и командир 4-го гвардейского мехкорпуса подтвердил:

– Дорожку к Свиридову наш офицер связи хорошо знает. Проедете за милую душу...

Однако в прямом смысле дороги туда не было. Ехать пришлось по местности, изрезанной оврагами, во многих местах заминированной.

Начало светать, а на земле все еще держалась страшная духота. Воздух был пропитан запахами разлагающихся трупов и бензина, горелого зерна и порохового дыма.

Нас окружала необыкновенная тишина. Лишь где-то в стороне Таганрога и на севере- гремела артиллерия.

Вскоре мы подъехали к небольшому сараю, в котором, как сказал офицер связи, должен был находиться командир 2-го гвардейского механизированного корпуса. Часовой нас не задержал.

И здесь у командира корпуса мы застали совещание. Оно приняло, видимо, затяжной характер. На дворе уже светло, а в сарае горит огонь. На стене карта. Обсуждается вопрос о действиях корпуса в окружении.

Я опять незамеченным подошел к столу. На ляпе у генерала Свиридова тоже появилось удивленное выражение. И когда я сообщил о том, как за ночь изменилась обстановка, все облегченно вздохнули.

Но облегчение моральное не избавляло командиров от напряженного труда. Наоборот, работы у них теперь прибавилось. Нужно было немедленно возобновлять наступление, решительно ударить по отходящему врагу, не дав ему укрепиться на промежуточных позициях.

Через несколько минут я связался по радио с командующим фронтом и доложил ему, что 4-й и 2-й гвардейские механизированные корпуса продолжают выполнение той задачи, которую он сам поставил перед ними.

– Благодарю... Все мы благодарим вас, - донесся до меня в ответ радостный голос Федора Ивановича.
– Жду. Возвращайтесь...

Солнце уже поднялось над разрушенными хуторами, когда я тронулся в обратный путь. Духота стала еще несноснее. Бледно-голубое, словно выцветшее, небо вдоль и поперек чертили истребители. Над степью шел воздушный бой. А ниже, над самой землей, сотрясая все вокруг гулом моторов, проносились штурмовики. Они уже возвращались с задания.