— Ты пьян? — спросила, наблюдая, как тот прислонился к стене.

— Нет, — парировал он, защищаясь. — Мне просто нужна минутка, чтобы проснуться.

— Самая милая вещь, которую я видела, — сказала серьезным тоном, осторожно садясь в постели.

— Заткнись.

— Нет, правда, ты как новорожденный жираф. Очаровательно.

— Я не могу связываться с тобой прямо сейчас, но ты ведь знаешь, что у меня хорошая память?

— Шаткая походка и озадаченность на лице, — дразнила я, когда его выражение лица стало еще более недовольным.

— Здесь темно, и я не ориентируюсь в твоем пространстве, — спорил Брам, сделав несколько осторожных шагов вперед.

— Не так уж и темно.

— Значит, у тебя зрение как у гребаной летучей мыши, — пробурчал. — Где твои таблетки?

— На комоде. Там же кружка с водой.

Он доковылял до комода и схватил мой маленький оранжевый бутылек с таблетками и кружку, но когда подходил к кровати, его шаги становились увереннее.

— Ты довольно легко нашел эти таблетки в очень темной комнате, — съязвила я, когда он протянул мне бутылек.

— Заткнись, — ответил Брам, протягивая мне воду, а затем залез на кровать и снова расположился позади меня.

Усмехнулась, когда он пытался устроиться поудобнее, затем выпила свою таблетку. Я не была уверена, как мне лечь. Брам лежал на спине, заложив руки за голову, но я не знала, хотел ли он, чтобы я свернулась рядом с ним. Однако лечь на бок спиной к нему казалось грубым поведением. Являлось ли это нарушением этикета совместной дележки кровати? В фильмах пары обычно лежали так, когда ругались — не то чтобы мы пара или что-то подобное.

Наконец, мне удалось лечь на спину рядом с ним, хотя и было не совсем удобно, и положить руку на живот. Так должно быть нормально. Супер беззаботная поза.

— Почему тебе сделали операцию? — тихо спросил Брам, как только я удобно устроилась.

— У меня... фиброзная опухоль матки. Доставляет болезненные ощущения годами, и наконец, я поняла, что больше не могу этого терпеть, — ответила так небрежно, насколько могла. Не стала описывать длительные периоды, когда чувствовала себя истощенной и подавленной, или когда мне было больно заниматься сексом. Не собиралась делиться тем, что крутилось у меня в голове на протяжении года, прежде чем я решилась на операцию. Не стала рассказывать, что мысль никогда не выносить своего ребенка, казалась мне ненавистной долгое время. Что в свой двадцатый девятый день рождения я приняла решение, что не могу больше справляться с болью, в то время как тешу себя мыслью, что возможно, когда-нибудь у меня будут муж или дети. Что две недели до операции я проплакала, и что даже лежа на операционном столе во мне закралась мысль, правильное ли это решение.

— Это... — он замолк на секунду. — Это рак или...?

— Нет. Не рак, — я повернула к нему голову и обнаружила, что он пялится в потолок.

— Но это причиняло тебе боль?

— Ага.

— Я не знал этого.

— А почему должен был? — спросила в смятении.

— Ну, по крайней мере, тебе больше не нужно мучиться с этой болью, да? — он наклонил голову, встретившись со мной взглядом, его челюсти были сжаты.

— Да, — ответила тихо, кивнув.

Как я могла объяснить, что фактически хотела ее назад? Он бы не понял в этом никакого смысла. Черт, не думаю, что кто-то вообще нашел бы в этом смысл.

— Иди сюда, — сказал Брам, взяв меня за руку и потянув, чтобы я перекатилась на бок, лицом к нему, а моя рука лежала у него на талии. — Все хорошо? Так не болит?

— Нет, — покачала головой, прежде чем легла ему на плечо. — У меня есть небольшие надрезы от лапароскопии на животе, но большая часть... — я замолчала, осознав, что Брам замер.

— Брам?

— Они... — его тело дрожало. — Они... вырезали тебе...?

— Я в порядке, — пыталась уверить Брама, но напряжение не покидало его тела. — Брам, серьезно, они все время делают подобное.

— Они не делали тебе это все время.

— Слава господу за это. Чертовски больно.

Брам снова задрожал и положил руку мне на спину, притягивая ближе.

— Давай просто спать, — сказал он хрипло, натягивая на нас одеяло.

По моей коже побежали мурашки.

— Чем ты опять недоволен? — сказала я резко, пристыженная его реакцией. — Я не просила тебя остаться. Можешь уйти в любое время. Если не хочешь испытывать отвращение к операции, что я перенесла, к операции, что я даже не хотела, просто...

Он перебил меня поцелуем, который, вероятно, был неуместен, учитывая тот факт, что я не смогу заниматься сексом долгое время, пока восстанавливаюсь.

— Мне неприятна мысль о том, что кто-то пихал в тебя гребаный скальпель, ясно? — зашипел Брам мне в рот, запутавшись рукой в волосах, пока осторожно освобождал свое тело от моего веса. — Мы можем просто закрыть эту тему?

Он тяжело дышал, а ухом, прижатым к его груди, я слышала громыхание его сердца. Он и правда был взбешен, хоть я и не понимала причину. Но взгляд на его лице говорил, что он также не понимал глубину своей реакции.