Высшему моя покорность почему-то не понравилась.

— Страх… Опять страх… — хмуро произнес он, отстраняясь. — Его тоже боялась?

И я как-то сразу поняла, что речь идет о том маге, что остановил меня на площади.

— Его больше, — призналась честно. — Намного.

— О чем вы разговаривали?

— Он спросил, как меня зовут…

— Потом?

Вопросы сыпались один за другим — четкие, резкие, царапали кожу острыми краями, и я старалась отвечать так же быстро и кратко.

— Сказал, что я забавная и не похожа на других.

Про «вкусная» промолчала, даже вспоминать об этом не хотелось. Я же не еда, в самом деле.

— Дальше?

— Увидел печать, назвал альтэ… чужой…

— Да… — удовлетворенно подтвердила тьма. — Для него теперь чужая… Для всех…

Вновь придвинулась и, щекоча ноздри запахом осеннего леса, мягко тронула мои губы.

Я прекрасно понимала, что дальше последует.

Все мужчины любят целоваться — я это хорошо усвоила. После того, как назначили дату венчания, Сэлн точно с цепи сорвался. Пользовался каждым мгновением, когда мы оказывались наедине, чтобы прижать вот так же к стене или к дереву в парке и с какой-то голодной жадностью впиться в мой рот. И Айтон наверняка похож на него, даром что маг.

Главное, не сопротивляться, не отталкивать — это почему-то их только распаляет. Если не шевелиться и думать о чем-нибудь своем, то и не заметишь, как все закончится. Еще можно глаза закрыть, чтобы не смотреть, как тяжелеет, туманится чужой взгляд. Хотя с Айтоном это не обязательно, все равно ничего не видно.

Вот и замечательно — легче вспоминать о делах и принять то, что сейчас произойдет.

Значит, так… Во-первых, дрова… Нужно побыстрее их купить… И крышу починить… И…

Но время шло, а никто не собирался на меня набрасываться. Айтон вообще вел себя совершенно иначе, чем Сэлн. Не трясся, как в лихорадке, не цеплялся за меня, не пытался настойчиво раздвинуть зубы, чтобы протолкнуть внутрь язык.

Я ощущала дыхание у своего рта, такое легкое, еле уловимое словно лицо овевал свежий летний ветерок. Достаточно чуть качнутся, и наши губы встретятся. Но маг почему-то медлил. Не нападал, не захватывал в плен, не принуждал — просто стоял. И его запах щекотал ноздри… Оседал на коже… Будоражил…

Вдруг нестерпимо захотелось провести языком по своим внезапно пересохшим губам и почувствовать, какая она на вкус, эта его осень. Приоткрыла рот, и Айтон тут же неуловимо быстро подался вперед. Наши языки соприкоснулись. На один короткий миг, но этого оказалось достаточно, чтобы меня будто молнией пронзило.

Сердце пропустило удар…

Замерло…

И я замерла вместе с ним, прислушиваясь к движению чужих губ.

Нежное касание, словно крылья пролетавшей мимо бабочки задели кожу, ставшую очень чувствительной. Потом еще одно — чуть настойчивей. Кончик языка стремительно пробежал по вновь сомкнутым губам и отступил, чтобы через мгновение неожиданно мягко ударить и опять исчезнуть. Он не заставлял, не навязывал — предлагал, изучал и… дразнил. Да, дразнил. Искушал.

Тьма обнимала меня со всех сторон, баюкала, зачаровывала, не позволяя ничего разглядеть, зато она не мешала воспринимать… осязать… впитывать…

Ресницы опустились сами собой, и все переживания стали еще острее, ярче.

Вот чужие пальцы обхватили мой подбородок, бережно очертили контур лица, поднялись к виску, потянули за волосы, освобождая их из строгого узла и запутались в упавших на плечи локонах.

— Найтири…

Тихий шепот… Причудливый танец его языка… Упругие губы, осторожно изучающие, пробующие мои, как изысканное лакомство… Зубы, легко прикусывающие и чуть оттягивающие нижнюю губу… И я не сдержала стона.

Этот звук неожиданно отрезвил. Я дернулась и меня тут же отпустили.

— Пугливая лисичка…

Высший прерывисто выдохнул.

Значит, он тоже не так уж спокоен? Как жаль, что я не могу заглянуть в его глаза, не знаю, улыбается он сейчас или хмурится.

— Я увижу когда-нибудь ваше лицо?

Вопрос вырвался сам собой.

— Увидишь, — судя по тону, он все же улыбался. — Ты обязательно увидишь.

Тьма напротив тихо рассмеялась, и тогда я, поддавшись порыву, потянулась к лицу Айтона.

Он не отшатнулся, не отстранил мою руку — наоборот, наклонился, позволяя себя, изучать. Четкий абрис лица, твердый подбородок, высокий лоб, линию бровей, прямой нос…

Задела губы и поспешно отдернула пальцы, но их тут же поймали и начали целовать. И я снова застыла в каком-то оцепенении.

Поцелуи мучительно медленно спустились к запястью, чтобы повторить рисунок метки, а я все не могла пошевелиться. В груди закручивалась огненная спираль, точно сахтаров многогранник был начерчен не на моей руке, а на сердце.

— Ты прячешь печать… — Донесся издалека голос Айтона. Низкий. Хриплый.

— Что?

А вот и оно — мое любимое слово.

— Я заметил, ты опускаешь пониже рукав, чтобы никто не обратил внимание на твое запястье. Почему?