Иногда меня приводили в дом, но чаще всего — в уютную, оплетенную зеленью беседку посреди парка с удобными креслами и диваном, где меня уже ждал накрытый стол.

— Доброй ночи, лисичка, поужинаешь со мною?

Меня называли теперь лисичка или найтири, в крайнем случае — Лис, но никогда Элис. «Это не твое имя, — отрезал маг, когда я задала вопрос. — И совсем тебе не подходит».

От приглашения разделить с высшим трапезу я больше не отказывалась, да и того напряжения, что раньше, при нем уже не испытывала. Привыкла, наверное. Мы ели и неспешно беседовали под легкий звон посуды, столовых приборов и сосредоточенное шуршание в кустах.

Хвич неизменно появлялся в начале ужина и исчезал к концу, но вылезал из своего укрытия очень редко, хотя я каждый раз пыталась его выманить. Высовывал из зарослей морду и тряс ею отрицательно, а Айтон смеялся и предлагал не настаивать. Горгулу, мол, так удобнее, а яркий свет он не очень хорошо переносит.

Незаметно для себя, я рассказала высшему о том, как дружила с деревенскими и даже дралась… один раз… в раннем детстве. Как бегала летом с ними в лес за ягодами и грибами, а вот силки не любила ставить, сразу уходила. Как дождливыми осенними днями читала, устроившись на широком библиотечном подоконнике, за шторой. Как любила ездить с мамой зимой кататься по первому снегу.

Маг больше слушал, чем говорил, но и он иногда, увлекшись, что-то сообщал о себе. Я уже знала, что у него прекрасные родители, но в детстве он очень редко виделся с семьей. Что много занимался и тренировался, но читать тоже любит. Как я.

Постепенно ужин заканчивался, мы перебирались на диван, и беседа продолжалась. Айтон откидывался на спинку дивана, чуть заметно улыбаясь. Да, я теперь часто замечала его улыбку. Тьма словно посерела, истончилась, и я как завороженная всматривалась сквозь поредевшую завесу, стараясь угадать черты чужого лица. Казалось, еще немного… чуть-чуть… и мне удастся увидеть…

Мне представлялось, что глаза у него серые… Да-да обязательно… Именно такого цвета… А волосы — черные, и на солнце в них запутываются-блестят крохотные искорки. Прямой нос… Гладкая кожа… У него просто должна быть гладкая кожа.

А затем Айтон касался моей руки, переплетал наши пальцы, и я замирала — нет, не от испуга, от непонятного пока чувства, которое отзывалось внутри странной дрожью.

Когда высший впервые так сделал — единственным желанием было освободить ладонь и даже убрать ее за спину. Я дернулась, но мужчина будто не заметил этого движения — продолжил спокойно говорить, лишь чуть крепче сжал мои пальцы.

Он так редко рассказывал о себе, так интересно… Я не стала его прерывать и настаивать. Увлеклась… Заслушалась. И в следующий раз уже не пыталась вырвать ладонь, даже тогда, когда он стал медленно поглаживать ее, поднимаясь все выше и выше. Просто сидела и смотрела на наши тени на полу — мою, застывшую с выпрямленной спиной, и его — обманчиво расслабленную, невозмутимую.

Айтон сам остановился — поцеловал мое запястье и отстранился. А вот тени… Они словно ожили, обрели собственную жизнь.

Мужская ладонь продолжала подниматься вверх по руке моей тени, коснулась плеча… шеи… ключиц… груди. «Я» затрепетала, явно намереваясь убежать, но в последний момент все-таки осталась на месте и покорно затихла. Нет, даже подвинулась ближе, чтобы «мужчине» было удобней обхватить грудь… А затем и вторую… Изогнулась навстречу, когда «он» начал исследовать ее тело — спустился ниже… погладил живот… нежно, едва дотрагиваясь, провел подушечками пальцев по бедру…

Я-настоящая прерывисто вздохнула, не в силах отвести взгляд от разыгрывавшейся передо мной сцены. Шеки горели… от стыда, наверное, а кожу жгло и покалывало, словно это меня сейчас так откровенно ласкали, и…

Нет, не могу больше…

Одна мысль — и все прекратилось. Тени распались, превращаясь в неясные пятна. Остался только тихий шепот:

— И это тоже будет, лисичка. Нет… лучше… Намного…

И мне на какой-то безумный миг захотелось вдруг почувствовать, узнать, ощутить — и не потом, а сейчас — каково это.

Странные желания посещают нас ночью.

Будто в ответ на эти мысли, Айтон хмыкнул и не приказал — попросил устало:

— Иди домой, Лис. Иди… Я не железный.

Это случилось в нашу последнюю встречу.

А потом Айтон исчез.

Прошел день… Другой… Третий… А печать… Нхоран — так, кажется, мама ее называла… «молчала», превратившись в блеклый, еле заметный рисунок. Высший словно забыл обо мне.

Сначала я обрадовалась возможности отдохнуть от ночных бесед и ужинов, от магии и странных живых картинок, что бередили душу и пьянили сильнее вина. Успокоиться… опомниться. Да, именно опомниться. Слишком странно все получалось, не так, как я себе это представляла, и каждое новое свидание все меньше походило на нелюбимую, но вынужденную «работу».