Резкий рывок, чувство наполненности, горячая ладонь, которая мгновенно легла на живот, впитывая, забирая острую боль, и мы оба замерли. Я — привыкая к новым ощущениям. Он — давая мне эту возможность.

— Прости, девочка…

Простить? За что? Я…

Его руки перехватили мои, прижали к простыням. Ладонь сдавила запястье с нанесенной на нее меткой.

— Прости…

Еще одно движение, заставившее выгнуться, приникнуть к мужчине всем телом — и в меня ворвалась тьма. Опалила беспощадным зноем. Иссушила безумной, убийственной жаждой. Заполнила до краев, стала мною, заставив забыть о том, кто я, и заметаться в безнадежной попытке спастись.

«Не беги… Не бойся…»

Не боюсь.

Остановилась. Вобрала чужой жар, делясь своей прохладой. Потянулась к тьме и раскрылась навстречу, принимая ее, как приняла до этого Айтона. Усмиряя. Исцеляя. Подаваясь навстречу настойчивым движениям — снова и снова, — пока полностью не растворилась в них.

«Он — твой…»

Да…

Мне снилось лето. Не нынешнее — мрачное, свинцово-холодное, унылое лето побежденной Варрии, а разноцветное лето моего детства.

Зеленая лужайка, светлый сосновый лес, вдали, за пригорком, и быстрая извилистая речка, сахарно сверкающая под яркими лучами. Я лежала в траве, почти у самого берега, лениво разбросав руки, вдыхала аромат цветов, слушала, как плещутся волны, щурилась на солнце и любовалась огромным бабочкам, что порхали надо мной. Вот одна, самая большая, опустилась низко-низко, задевая лицо прозрачными радужными крыльями. Повернула голову, подставляя щеку, скользящим прикосновениям…

— Най-ти-ри…

От хриплого шепота даже во сне по телу побежали мурашки. Медленно, нехотя распахнула ресницы и…

Сначала я увидела глаза. Необыкновенные, серебристо-серые, с четким темным ободком вокруг радужки. Мне хватило одного взгляда, чтобы утонуть в них, мгновенно забыв обо всем на свете.

— Доброе утро, лисичка…

Растерянно моргнула, приходя в себя, и лежавший рядом мужчина нежно улыбнулся.

Лежавший… Рядом… О, пресветлая Каари!

Судорожно сглотнула, не зная, куда деваться под внимательным мужским взглядом, а потом… Все произошло само-собой — я не успела даже толком сообразить, что делаю. Ойкнула, отпрянула в сторону, нырнула под одеяло, натянула его на макушку, и затихла.

В голове вихрем проносились воспоминания о прошедшей ночи. Как я сама, без приглашения, явилась в дом к высшему, навязала свое общество и, несмотря на сопротивление мага, на то, что мне недвусмысленно указывали на дверь, фактически заставила его соблюдать договор. А потом, судя по всему, еще и бесцеремонно заснула в чужой постели.

Стыдно-то как. А главное, я ведь никогда себя раньше не вела так развязно и вызывающе.

Что если на меня наложили заклятие? Хвич, например, вполне на это способен, он тот еще… монстр. Напился моей крови и околдовал, так, что я, забыв обо всем, бросилась к его хозяину. Ну не могла же я сама, добровольно, повести себя как последняя… как… я даже не знаю, как кто…

Я лежала, сгорая со стыда… Долго лежала… Минуту точно. А затем…

— Тут-тук, — раздалось снаружи веселое. — Кто в домике живет? Пустите меня… гм… погреться?

Он еще и издевается.

— Не пущу, — буркнула мрачно и закуталась поплотнее, так, чтобы ни одной щелочки не осталось.

Посижу здесь, пока Айтону не надоест караулить, надо же ему и делами заниматься. А когда он уйдет, вылезу и сбегу.

— Лисичка испугалась? — низкий голос искрился смехом. — Такая храбрая, самоотверженная, почти безрассудная… М-м-м… Не верю. Ну-ка, посмотрим… вдруг ее подменили?

Одеяло потянули в сторону, мягко, но настойчиво вырывая его из рук, и я «отважно» зажмурилась. Но вместо того, чтобы вытащить меня на свет, высший вдруг сам скользнул в мое укрытие, накрыл нас обоих с головой, и обнял, тесно прижимая к своему обнаженному телу.

О, пресве…

— Ты же хотела меня увидеть, помнишь, — шепнул лукаво. — По-моему, сейчас самое время. Не бойся, я не такой уж и страшный. Ну разве что самую капельку.

В коконе из одеяла было тепло, уютно и не так тягостно, как снаружи. Да и что толку теперь прятаться, если маг и сюда умудрился пробраться? Любопытно, опять же.

Осторожно приоткрыла глаза. Страшным Айтон определенно не был. Каким угодно — суровым, властным, даже хищным, но только не страшным.

Волевое лицо с правильными, немного резкими чертами. Упрямый подбородок, прямой нос, четко очерченные скулы, густые темные волосы над высоким лбом. Чувственные губы, привычно сжатые в жесткую прямую линию. И пронзительный взгляд светло-серых глаз — взгляд мужчины, непоколебимо уверенного в том, что каждое его желание тут же исполнится.

— Как себя чувствуешь, Лис? — Айтон провел костяшками пальцев по моей щеке, шее… Дальше, хвала Каари, спускаться не стал. — Ничего не беспокоит?