Царство ему Небесное! Я хочу догнать его душу и успеть сказать ему – спасибо тебе, Андрей, за все.

Я мало знаю таких писателей, которые так много сказали про нашу жизнь, про нашу эпоху.

Я радовался каждой встрече с ним – и в жизни, и в книге, и в театре. В маленький тбилисский театр он обязательно приезжал на премьеру. И это была и радость, и очень умные, по делу, оценки. Он подарил мне любовь к Петербургу, подарил моих петербургских и московских друзей. Я бесконечно благодарен ему за это.

Я никак не могу, не могу понять – как так, Андрея нет. Нет его голоса, его смеха, его мыслей, многие из которых требовали времени, чтобы понять их новизну и невероятную глубину. И тогда – какой восторг они приносили!

Щедрый, добрый, благороднейший человек, с которым я встречался в жизни.

Андрея нет. Остался только Невский, 110. Остановка троллейбуса. И троллейбус, который здоровается с тобой, опускается одним колесом в яму, говоря мне глазами – Андрей дома. Он ждет. Узкий черный проход во дворе. А потом, как в спектакле – точно освещение прибавили – узенький дворик, чья-то машина как украшение, как напоминание о детстве – М-01, и окно на третьем этаже, и в окне Андрей. Сейчас этого ничего не будет. Прощай, дорогой. Спасибо за полувековую дружбу и бесконечную доброту…

Лет с семи, а может и раньше, я знал, что у папы есть друг. Его зовут Андрей.

Однажды папа вернулся в Тбилиси из Москвы или из Ленинграда и привез немецкий магнитофон Telefunken.

Это был подарок от Андрея.

Первый магнитофон не только в нашей семье, но и в жизни только что созданного отцом театра марионеток. Вещь, без которой мы еще как-то и прожили бы, а вот театр жить никак бы не смог. Вначале, когда папа включил магнитофон впервые, оказалось, что на кассете записано голосовое письмо Андрея. Помню, что письмо было мне. Возможно, и папе. И маме. Но все-таки – и мне тоже. Письмо читал Андрей, его голос заполнил нашу квартиру в районе Сабуртало. Он был такой звучный и глубокий, что я представил себе папиного друга очень большим и, в общем, толстым… ведь где-то должен был помещаться такой голос!

Письмо Андрея почему-то заканчивалось пением Орсона Уэллса, великого режиссера, имя которого я знаю с тех пор.

Конечно, я Андрея полюбил, еще не встретившись с ним. Его имя постоянно звучало в нашем доме. Из рассказов отца, из слов, из интонаций мамы я что-то об этом человеке понял, почувствовал. От одного его имени становилось тепло.

Когда мне было одиннадцать, родители привезли меня в Москву, где я впервые увидел Андрея. Мы приехали зимой, на неделю, и я помню, что он подъехал по снегу на красной машине, у него были «Жигули» модели 02. Он носил волчью шубу!.. Меня удивило, что он всего-то чуть выше папы и худой, я же представлял его великаном. Зато усы, и голос, как у паровоза…

Москва, 1985 год

Помню, он тогда нас с отцом возил на «жигуленке» по заснеженному холодному городу – в гости. Это были посиделки по теплым московским квартирам, и я помню, что на этих посиделках все читали стихи и все были очень умные и веселые. И все были – друзья.

Еще года через два, весной, Резо сказал, что летом Андрей приезжает с дочкой Аней на месяц. И что Андрей будет писать книгу. И что мы провезем гостей на машине по Грузии.

У отца, как и у Андрея, тоже была «02», но желтая.

Многие мои воспоминания об Андрее – как раз из этого путешествия.

Из Тбилиси мы поехали в Боржом. Андрей здорово водил, так уверенно… Резо ездил медленно, его друг – быстро, и очень ловко у него все получалось… В Боржоми Андрей меня спросил: машину водишь? (Те, кто знает Резо, понимают, что он очень любит волноваться, и соответственно он меня автомобилю не учил, потому что это страшно – водить машину). Я сказал Андрею: нет, не вожу… Он сказал: хочешь? Я сказал, что Резо не разрешит, а он сказал, что договорится! И вот во дворе боржомского горкома я сел за руль. Андрей сел рядом и сказал: давай потихоньку ездить. Первые метры мы там, в Боржоми, и наездили. Там он научил меня первой скорости и задней.

Андрей на Кавказе. Рисунок Резо Габриадзе

Еще я помню, что мы в Вардзии хотели сделать шашлыки на берегу Куры. А на десерт купили арбуз. Но пока мы возились с мясом, у нас арбуз река унесла – мы положили его в Куру, чтобы он охлаждался. Помню, как Андрей бежал вдоль Куры за арбузом, который так и не поймали… Потом нас еще покусали дикие мухи. Их называют у нас бычьими, в России слепень. И укусы краснеют и чешутся неделями… Там же, в Вардзии, была почти приличная гостиница, в ее дворе Андрей меня учил водить машину уже каждый день, подолгу и очень терпеливо.