Другое имя его: Damu, Младенец. Волхвы с востока, поклоняясь Младенцу в вертепе Вифлеемском, могли бы назвать его Damu.

Другое имя его Du-zi по-вавилонски, по-ассирийски Lib-lib-bu, Росток, Отпрыск, Злак прозябающий, – тот «Злак Жизни», которого ищет Гильгамеш.

Первая зеленая точка ростка на черной земле и есть Он, Либлибу-Таммуз, Истинный Сын. Он умирает в каждом семени, оживает в каждом злаке. Божественная тайна растения – тайна воскресная – открылась людям впервые, кажется, именно здесь, на цветущих Сенаарских пастбищах, где все живое живет и дышит вместе с растеньями.

Когда, после зимних дождей, наступает весна, – все вдруг зеленеет, распускается; буйные травы доходят по грудь волам и коням, а овцы и козы совсем утопают в них. Цветы растут не отдельно, как у нас, а сплошными цветниками, чащами, белыми, желтыми, красными, голубыми, лиловыми, розовыми, так что вся равнина кажется многоцветным ковром. Гончие, возвращаясь с охоты, выходят из этих чащ, окрашенные в цветочную пыль разных цветов. Но уже в мае все увядает от зноя; засохшие стебли трав хрустят под ногой и ломаются; все черно, обуглено, как на пожарище; вся земля – царство смерти.

Тогда-то и заводит пастушья свирель унылую песнь:

«Он взошел, как отпрыск и росток из сухой земли» (Ис. LIII, 2). «Росток», по-еврейски natser, по-вавилонски du-zi, по-ассирийски lib-lib-bu, и есть Истинный Сын. Вот о Ком плачет и кого зовет из бездонной, может быть, допотопной, древности свирель Таммузова.

Много у него имен – и ни одного: потому-то и много их, что все недостаточны. Как будто люди ищут и не могут найти настоящее имя, хотят вспомнить уже забытое или узнать еще неизвестное; тоскуют, плачут о Нем, зовут Его, Далекого.

Он далеко, но где, в прошлом или в будущем? Миф говорит: в прошлом; мистерия: в будущем.

Люди ищут Его, и в этих поисках – тоска неутолимая, неимоверное чаяние. Как будто уже знают они, что «нет иного имени под небесами, каким надлежало бы нам спастись».

Таммуз – древнейший шумерийский бог. Чем глубже в древность, тем чаще имя его, а потом все реже. Когда же семиты возобладали над шумерами, Таммуз отступает в тень окончательно, из мифа уходит в мистерию. Отступать, уходить, умаляться – в этом существо Сына: «Он был презрен и умален перед людьми… мы отвращали от Него лицо свое: Он был презираем, и мы ни во что ставили Его» (Ис. LIII, 3).

Имя его – редко, а изображений нет вовсе. На вавилонских памятниках изображаются все боги, кроме Таммуза: он – неизобразимый, невидимый, или, точнее, еще не виданный, не получивший образа, но уже величайший и, может быть, единственный Бог. onon», Единородным называют его эллины, посвященные в таинства Адониса-Таммуза.

В мифе новый, семитский бог Мардук-Меродах-Шамаш (Merodach-Samas) оттесняет и умаляет древнего Таммуза шумерийского; Меродах становится богом величайшим и, может быть, единственным. Так в мифе, но не в мистерии: по тайному учению жрецов, Меродах-Мардук и Таммуз суть две ипостаси единого Бога; зримое солнце дневное, и ночное, незримое.

В Вавилоне происходит то же, что в Египте: Озирисова-Таммузова мистерия покрывается мифом Амоновым-Мардуковым; тайное единобожие первого – явным единобожием второго. Но если Амон-Мардук един истинен, то только потому, что истинен един Озирис-Таммуз. Плоть Египта и Вавилона – Мардук-Амон; дух – Озирис-Таммуз.

Таммуз и Озирис – не два бога, а один – той для нас неисследимой древности, довавилонской и доегипетской, когда эти два племени были одним.

И Озирис, подобно Таммузу, – Великая Жертва: во всех заколаемых жертвах – он; и Озирис – Пастырь Добрый: пастуший посох, жезл и бич – в руках его; и Озирис – Младенец, во втором воплощении своем, Г'oре; и Озирис – Росток, в прорастающей мумии.

Это в мистерии, то же и в мифе. Мифическое имя Таммуза – Меродах-Мардук, по-вавилонски Maruduk, по-шумерийски Amurutuki, значит Сияние Солнца. А Озирис, Usiri, значит Сила Ока, Ока небесного, – тоже Сияние Солнца.

Полдень 21 июня, миг, когда солнце начинает убывать, умаляться, есть Таммузова точка в году, и Озирисова, потому что и Озирис есть «убывающее зимнее солнце» (Плутарх. – Jeremias. Das alte Testament, 13). Конец солнца во времени соответствует «кончине века сего» в вечности. Ее-то и пришел возвестить Сын.

Так совпадают почти с геометрическою точностью эти два образа, две тени одного Тела.

Связь Адоная (Adonai), Бога Израильского, с Адоном (Adon) ханаанским, Таммузом вавилонским, чувствуют пророки Израиля, как «языческую мерзость», погибель народа, а сам народ, как спасение свое, тайную святыню сердца своего. От нового Бога Синайского возвращается он к древнему Таммузу, ханаанскому, вавилонскому, с тоскою неутолимою, с неимоверным чаянием. Сколько бы пророки ни обличали народ, все кажется ему, что он изменяет не Иегове для Таммуза, а Таммузу для Иеговы, родному – для чуждого.