Итальянские товарищи — Джан Карло Пайетта, член руководства ИКП, Ренцо Тревелли, первый секретарь молодежной коммунистической федерации, Ренато Гуттузо, художник, чей талант согревает сердца миллионов людей в разных странах, член ИКП, и другие товарищи показали мне Рим, Геную, Неаполь, Помпеи, Сорренто, Милан со всеми их достопримечательностями и, конечно, Болонью — тогдашний бастион коммунистической партии Италии, где мэром города бессменно избирался член руководства ИКП Доцца. Там и проходил съезд коммунистической федерации молодежи. В Болонье я побывал в ячейках ИКП, познакомился со многими их активистами, участвовал в многотысячных митингах. Я гордился сплоченностью трудового народа Италии вокруг ИКП.

После съезда федерации, на котором делегация ВЛКСМ была горячо встречена, уже в Риме я был приглашен на загородную виллу на товарищеский обед с руководством ИКП во главе с Пальмиро Тольятти. Застольная беседа сложилась как бы из трех самостоятельных частей: оценка хода и итогов съезда коммунистической федерации молодежи Италии, воспоминания итальянских товарищей об их пребывании в Москве во время работы в Исполкоме Коммунистического Интернационала и последнее, самое важное, — о характере взаимоотношений ИКП с КПСС.

Джан Карло Пайетта, Ренцо Тревелли и я (когда Тольятти поинтересовался моим мнением особо) были единодушны в положительной оценке прошедшего съезда и прежде всего в сплоченности рядов федерации, их близости к идейным позициям ИКП.

Обед проходил непринужденно. Дневная жара спадала. Прохлада деревьев заливала своей свежестью. Судя по всему, итальянские товарищи не подгоняли время обеда и отдались нахлынувшим воспоминаниям о Москве. Они, перебивая друг друга, сквозь улыбки и смех, без какой-либо тени иронии или насмешки, рассказывали о том, как вместе с москвичами разделяли тяготы времен индустриализации в СССР.

Проживали они, как и другие работники Коминтерна, в гостинице «Астория» (ныне «Центральная») на ул. Горького. Получали продуктовые карточки, на которых было написано — хлеб, мясо, масло, рыба, керосин, а удавалось получать лишь один хлеб. Они гнули из гвоздей крючки, насаживали на них хлеб, выбрасывали на подоконник, ловили голубей и устраивали себе «пир» из тушеной и жареной голубятины. Часто, по их рассказам, они обменивали прямо в очередях керосин, соль, мыло на что-либо съестное. Мэр Болоньи — Доцца, небольшого роста, полноватый, заливался смехом от воспоминаний, как он ощипывал индюшек — сиречь голубей — так, что удержаться от смеха было просто-таки невозможно.

«Зато теперь, — заметил Джан Карло Пайетта, — по какому бы поводу ни приехал в Москву, тебя обязательно одаривают золотыми часами. К чему это — ведь мы и так искренни по отношению к Советскому Союзу и КПСС. И дарящий, и принимающий — оба в ложном положении».

Вот в этом самом месте, если мне не изменяет память, вступил в беседу Тольятти, до этого лишь раззадоривавший рассказчиков. С лица его пропала мягкая улыбка; отразилась озабоченность, может, даже печаль.

«Конечно, — сказал он, как бы подхватывая сказанное Пайеттой, — нам не нужны золотые часы. Со стороны руководства вашей партии нам необходимо понимание нашей политики, которую мы разрабатываем и осуществляем на базе общих принципов марксизма-ленинизма, применительно к нашим, итальянским условиям. Это понимание должно быть лишено всякого рода подозрительности, недоговоренностей, ибо мы несравненно лучше знаем наши реалии. Постоянный анализ складывающейся обстановки в мире и в этой связи в международном коммунистическом и рабочем движении, в каждой отдельно взятой коммунистической партии подводит нас к совершенно определенному выводу, что каждая партия обязана находить свой путь к социализму, подводить к нему широкие массы трудящихся — рабочих, крестьян, служащих, интеллигенцию, мелкую буржуазию!»

Я внимательно слушал Пальмиро Тольятти. По мере того как он развивал свои взгляды, голос его крепчал, а мысль отливалась в чеканные фразы, словно ранее заученные. Сквозь толстые стекла очков, немного нависнув своей небольшой фигурой над столом, он внимательно вглядывался в присутствующих, словно ища у них немедленной поддержки. Но итальянские товарищи лишь кивали головами в знак согласия. Я понял, что идеи, развиваемые Тольятти об итальянском пути к социализму, для членов ИКП, конечно, не новы, так же как не новы и соображения о том, чтобы отношения между ИКП и КПСС строились на полном доверии и взаимном уважении.

Для меня было несомненно то, что товарищи из ИКП ищут новые пути, сбрасывают обветшалые догмы и просят, чтобы им доверяли.

«Я не знаю, — продолжал Тольятти, — когда кто-либо из нас будет в Москве. Убедительно прошу вас передать там все, о чем я говорил. Советские товарищи, — с грустью сказал Тольятти, — должны нам верить. Для нас Страна Советов очень близка».

«Да, — раздумывал я над всем сказанным Тольятти, возвращаясь в Москву, — он учит своих сподвижников по партии постоянно находиться в поиске наилучших, теоретически обоснованных и практически выверенных путей продвижения к социализму».

П. Тольятти, как мне представлялось, сумел передать стремление к поиску своим товарищам, в том числе Л. Лонго, Э. Берлингуэру и другим, следом за ними идущим. Как было бы хорошо, если бы и наше руководство было ищущим и учило бы тому всех, кто связал или намерен связать свою судьбу с социализмом.

По прибытии в Москву я подробно передал все, о чем просил Пальмиро Тольятти, М.А. Суслову. В ходе моего рассказа мне не было задано им ни одного вопроса и ни один мускул на его лице не дрогнул. О чем он размышлял в это время? Или ему было необходимо указание свыше?