Был месяц май. Все было залито солнечным светом и яблоневым цветом. С отлогих гор спускалась легкая прохлада. Дышалось легко. На сердце было радостно. Мы не знали, когда кончится война. Но мы знали, что конец скоро наступит. Юг страны был очищен от нечести оккупантов. Наши войска набирали силу — тыл давал оружие и провиант, командиры и солдаты обретали умение воевать, побеждать меньшей кровью.

Отдел контрразведки стоял в большом румынском селе Пацкауцы под Штефанештами. Я приехал туда на попутных из молдавского города Сороки, где провалялся с острым воспалением легких, схваченным по молодечеству, — искупался в Днестре, с которого еще до конца не сошел лед.

В Пацкауцах разыскал своих, занялся следственным делом на четырех человек, поступивших из СМЕРШ-бригады. Арестованные имели задание немецкой разведки проникнуть в расположение соединений нашей армии и помимо сбора шпионских сведений совершить террористический акт по отношению к ее командующему — Ротмистрову. Дело это привез следователь из бригады, с ним были доставлены арестованные.

В канцелярии отдела, на бревнах (часть дома еще достраивалась), сидел в кожаном пальто капитан. Красивый овал лица, густые черные волосы, откинутые назад, карие глаза, полные губы. «Симпатичный малый», — подумал я и спросил: «Какое у вас образование?» — «Высшее, окончил Военно-юридическую академию Красной армии».

Я искренне обрадовался, что встретил выпускника своей академии. Капитан уже был определен на постой, и я предложил ему зайти ко мне в дом, естественно, взяв с собой следственное дело.

Знакомясь с делом, я все больше убеждался в том, что это типичная «липа», к тому же сфабрикованная человеком, плохо знающим методы работы германской разведки со своей агентурой, который побудил или принудил, в чем еще предстояло разобраться, четырех молодых ребят восемнадцати-девятнадцати лет, недавно призванных в действующую армию с оккупированных немецко-фашистскими войсками территорий, дать показания об измене родине и готовности совершить другие тяжкие преступления в интересах врага.

В ходе ознакомления с делом я задавал следователю Златопольскому интересующие меня вопросы, затем спросил:

— Верите ли вы в правдивость показаний, данных арестованными?

— Дело вел начальник отдела СМЕРШ-бригады, — ответил Златопольский, — я же фактически не принимал в этом участия.

— Ну что же, — сказал я, — поработаем вместе. — И попросил, чтобы привели ко мне арестованного К. — одного из четырех, старшего в этой агентурной связке.

Мы с Давидом Златопольским были молоды — по двадцать четыре года, — а тот, кого привели на допрос, показался мне совсем юным, этаким недорослем.

Попросил К. сесть. Он сел. Посмотрел я на него и спросил:

— Ты зачем оговорил себя, что завербован немецкой разведкой и в составе группы, согласно заданию, должен совершить террористический акт против командующего армией? Ты знаешь, что данные тобой показания, в которые я не верю, могут привести тебя в могилу?

К. молчал.

— Ты подтверждаешь свои показания, данные ранее, или отказываешься от них?

Следователь Златопольский не ожидал от меня того, что я сразу поведу допрос на отказ арестованных от показаний о вражеской деятельности. Молчал. В допрос не вмешивался.

— Почему ты оговорил себя? — спросил я К. — Тебя били?

К. молчал.

— Не бойся. Говори правду.

— Били.

— Следователь, что сидит напротив меня, тебя бил?

— Нет.

— А кто?

— Майор (начальник отдела СМЕРШ танковой бригады, фамилию его не помню. — Н.М.), который допрашивал меня и моих товарищей. Он бил и говорил, что если я сознаюсь в том, о чем он говорил, то меня осудят и отправят в штрафной батальон. И я по его подсказке оговорил себя.

Примерно в таком же плане допросили трех других. Провели очные ставки между ними, на которых они рассказали, как оговаривали друг друга. Я пригласил помощника прокурора армии и вместе с ним еще раз протокольно зафиксировал отказ этих четырех ребят от связей с немецкой разведкой.

Освобождая их из-под стражи, я говорил им в присутствии следователя Златопольского о справедливости советской власти. Родине не нужно искусственно плодить своих врагов, а тем, кто становится на этот преступный путь, вроде майора из контрразведки танковой бригады, который сфабриковал на них дело, не место в органах СМЕРШ, о чем я и написал в своей служебной записке по этому следственному делу.

Руки и совесть капитана Златопольского в этом сфабрикованном деле были чисты. Однако он остро переживал, что не вмешался в неправомерные действия своего начальника, не восстал против них. Я попросил, чтобы Д.Л. Златопольского зачислили в штат руководимого мною следственного отделения армейской контрразведки. Давид Львович мне понравился, к тому же я рассуждал так: «За одного битого двух небитых дают». Руководство мою просьбу удовлетворило. Капитан Златопольский пройдет с нами весь дальнейший боевой путь славной 5-й Гвардейской танковой армии.