— ПОгОди, гОлоши сниму…

— Рассказывай давай, чаво пять лет тянешь! Дозвонилси до Гали аль нет?

— ДОзвОниться-то я дОзвОнилси…

— Ну?! — нетерпеливо перебила его бабка, — Ить высраться успеешь, пока тебя дослушашь!.. Чаво она говорит-то?

— Трубку бросила! — пробасил дед Лёша, сев за стол. — КакОва?! ГОвОрит — не слышно тебя, папа, связь плохая…

— От паразитка! Ну, а ты? Перезвонил ей, нет?

— ПерезвОнил…

— Ну?!

— Трубку не взяла…

— Пустое энто, звонки ваши, — вмешался дед Игнат, — Крутит ваша Галка, как пить дать.

— Ну вот что, Нюра. Завтра же пОкупаю билеты! — дед Лёша решительно хлопнул ладонью по столешнице. — Придётся самим везти Дашу в МОскву!..

— Давно бы уж отвезли, — заохал дед Игнат, слезая с табуретки, — И так разоренье сплошное от энтих… Одного елестричества нажгли сколько…

Глава 25

Автобус-пазик из их деревни до ближайшего крупного села, откуда можно было сесть на проходящий рейсовый автобус, ходил только два раза в неделю: по воскресеньям и четвергам. Никакой мало-мальски билетной кассы в деревне не было и в помине; чтобы уехать, допустим, в Москву, надо было сначала дождаться четверга или воскресенья, встать ни свет ни заря дабы к пяти часам утра быть уже на остановке. Доехать до райцентра. Купить там билет дней за пять. Затем снова вернуться на трёхчасовом автобусе. И уж потом ждать ещё несколько дней до очередного воскресенья или четверга, чтобы, наконец, уехать. В общем, тем, у кого не было своей машины, как уехать из деревни, так и приехать в неё, было целой проблемой.

В ночь накануне отъезда Дашу положили спать с бабкой. Баба Нюра, вот уже несколько лет не выезжавшая никуда дальше райцентра, была взволнована не меньше Даши. Как-то встретит их там Галина?.. Они, конечно, послали ей туда телеграмму. Накануне баба Нюра лично ходила звонить к бабе Дуне. Трубку подняла свекровь, или, как окрестила её за глаза баба Нюра — «каракатица».

— Тяляграмму получали? — громко крикнула баба Нюра в трубку, так, что было слышно на улице, — Пярядайте Гале, чтоб встретила нас с ахтобуса! Да!.. В шашнадцать двадцать пять!..

И теперь баба Нюра, охая и кряхтя, никак не могла сомкнуть глаз. И, соответственно, не давала спать и Даше.

— Вот такие-то дела, Дашенька… — бормотала она, больше разговаривая сама с собой, — Плохи дела наши, потому — и здоровья нет, и жить не на что… Я уж и за скотиной-то ходить ня можу. А уж за тобой-то и подавно…

— Чего за мной ходить, я большая уже.

— То-то вот и оно-то. Маленькие детки — маленькие бедки, а уж большия…

На Дашу наплывает сон; и в то же время ей хочется поговорить с бабкой, излить душу. Ведь и бабка когда-то была девчонкой; разве она не поймёт?

— Ба, а отчего умерла Кристина? — задаёт она так давно мучивший её вопрос.

— А кто ж её знат, отчего? Помярла и помярла. Пошто б она жила-то, така вековешна?..

Даше захотелось плакать.

— Не хочу я в Москву, ба…

— Не всё, миленькая, выходит, как мы хочем. Привыкнешь, куды денисси…

Баба Нюра ещё что-то бормотала, но Даша уже не разбирала слов. Она провалилась в дремоту; мерещилось ей, что бродят они с Кристиной по каким-то пещерам. И вдруг послышался откуда-то сверху стук и голос деда Игната:

— Нюрк! А Нюрк?..

Даша открыла глаза. Стук снова повторился, и вдруг, как в немом кино, силуэты бабки и деда со своих постелей почти мгновенно приняли вертикальное положение. Даше было бы смешно, если б ей смертельно не хотелось спать.

— Уй-уй! Будильник-то не прозвенел! Лёша! Лё-о-ша! Ты что ж, паразит эдакой, будильник-то не завёл?

— Я завОдил…

— Ребёнка подымай! От напасть-то! Ить не поспеем на ахтобус!

Но Даша уже и так была на ногах. От недосыпа её знобило и тошнило, и хотелось только одного — повалиться обратно в постель и спать.

А баба Нюра уже суетливо пихала ей в руки пальто, тянула за руку на мост. На улице меж тем уже рассвело, но было чертовски холодно. У Даши зуб на зуб не попадал, пока они, под вопли бабы Нюры, торопливо бежали к автобусной остановке, около которой уже стоял замызганный «пазик».

— Уй-уй! Ахтобус! Лёша! Лё-о-ша! Где ты там плятёсси, дурак эдакой? Бягом!!!

— Дык, телега же, ёлки-мОталки… — бормотал дед, толкая перед собой полуразвалившуюся водовозную тележку со сломанным колесом, на которой громоздился мешок картошки. Хромоногая тележка, словно пьяная, вихлялась в разные стороны.

— Бросай её, к чёртовой матери!!! — заорала бабка, — Бягом!!!

— А картовь?..

— Ну её! Бросай, тебе говорят!!!

Дед с видимым сожалением бросил тележку на дороге, дав ей на прощание хорошего пинка. В последнюю секунду заскочили в вонючий, душный автобус, и почти сразу же Дашу, ничего не евшую со вчерашнего дня, начало сильно мутить.

Автобус поехал, подпрыгивая на ухабах и ухая под полом баллонами. В салоне ещё сильнее завоняло выхлопными газами, и Дашу вырвало.

— От наказание господне, — проворчала баба Нюра, вытирая носовым платком обблёванное Дашино пальто.