– Ты её любишь? – спросила Мари серьёзно.

– Я ей этого не говорил…

– Что значит «не говорил»? Ты её любишь или нет?

– Да не знаю я! Не хочу об этом…

– Может, ещё косяк?

– Определённо.

– А у тебя прикольные рыбки… – сказала Мари, кивнув на аквариум, стоявший на тумбочке у кровати.

*До начала шоу оставалось два месяца.

С той ночи прошло две недели. Мари часто оставалась у Игоря. Бен всё время был в командировке и приехал в город всего на пару дней. Игорь так обрадовался приезду друга, что перенёс запланированную встречу с братом, с которым и так уже три месяца не виделся. После крепкого рукопожатия и хлопка по плечу они стали болтать о насущном.

– Подумаешь, бесстыжая красноволосая девица! Я вообще со старухой на днях переспал, – ухмыльнулся Бен.

– Со старухой! И сколько ей было? – спросил Игорь у Бена.

– Шестьдесят семь, – ответил он, загоняя очередной шар в лунку.

– Это же, блин, болезнь, когда на старух тянет, как её там… – пытался вспомнить Игорь, следя за его движениями.

– Ерунда. Стереотип. Люди трусливы по натуре, они не могут преступить грань дозволенного, потому что боятся осуждения. Они не хотят распространения слухов, не хотят, чтобы о них злословили и погубили, как некогда уничтожили гениев вроде Оскара Уайльда. – Шар не докатился до лунки, и Бен передал товарищу партию.

– Ну да… Тебе легко говорить, ты же подолгу не живешь нигде. Поэтому и не боишься слухов, – ответил Игорь, ударяя по шару.

– Вот поэтому я свободен от предрассудков и всякого рода авторитетов, – продолжил Бен, облокотившись на кий. – Меня просто нет, а есть только тень. Безрассудство делает меня мудрее. Я во всех смыслах беру от жизни всё. Многие повторяют это клише, хотя они и жизни-то самой недостойны. Они имеют только крохи и питаются её отходами, а говорят, что «берут от жизни всё». Я ненавижу этих жалких гордецов. «Всё» не ограничивается распитием пива в кабаке и походом по бабам. «Всё» – это не то, что лежит на поверхности, а то, что скрыто, и до него не так просто добраться.

– Хм, – промычал Игорь.

– Это клад, который находят лишь те, кто закапывает себя заживо, кто разлагается под гнётом собственных представлений о приличии. О той грани, которая преступлена уже давно, и возвращаться нет смысла. Только таким способом можно получить это самое «всё». А те, кто боится этой грани – трусы, не достойные даже похвалы Сатаны. Они не могут признать, что мертвы. Я уже мёртв и смирился с этим. Я беру всё, что желаю, и с гордостью встречу смерть, к которой готовлюсь.

Ты думаешь, как я мог с ней спать, если она стара? Нет, мой друг, она не стара, но мудра и молода духом. Лишь тело умирает, а душа всегда остаётся молодой, наученной понимать мужчину. А молодые – все наивные, они ищут мужчин, которых себе навоображали. Они пытаются примерить на нас свои стандарты и даже не задаются вопросом, а подойдут ли они нам! Они сами придумывают себе мужчин, а потом предъявляют им претензии в отсутствии у них мужественности, о которой и понятия не имеют! Они дуры! А в той старушке не было этого, в ней было столько любви, незнакомой молодым женщинам, что меня переполняло желание обладать ею снова и снова. Это была любовь тела, перенёсшего муки рождения. Это была безграничная любовь матери. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Игорь пропустил свой шар и уступил партию Бену.

– Не совсем, но я бы так не смог!

– А может, это и к лучшему, – грустно заметил Бен. – У американских индейцев есть предание, согласно которому человек получил от ягуара силу, ум от змеи, взор от ястреба и всё равно остался недоволен. А знаешь, почему?

– Летать не научили?

– Не летать, летают на самолётах.

– Потому что мало?

– В точку! Потому что мало, и всегда мало будет. Даже когда земле нечего будет дать, человеку всегда будет мало. Поэтому дети счастливы в своих глупостях, а мы скорбим в нашей мудрости.

– Как говорится: «Умножая познание, умножаешь скорбь».

– Да, похоже, Соломон был прав. Вот только мне его мудрости мало, я хочу большего, – сказал Бен, случайно загнав чужой шар в лунку и проиграв партию. – Чёрт! А Соломон с Конфуцием случайно не встречались?! Тот ведь говорил, что мудрый человек печали не ведает. И кто из них прав? Тот, кто скорбел, или тот, кто радовался? Тот, кто верил в еврейского бога, или тот, кто приобрёл куда больше мудрости, хотя его и не знал. Я не понимаю, почему так получилось: кто верил, тот усомнился, а кто не знал – приобрёл. Может, от того, что один, приобретая мудрость, потерял перед богом страх, а другой не имел страха, и поэтому не знал печали…