Поднявшись еще немного вверх по течению Иравади, шлюпка вошла в один из бесчисленных притоков, вливающих свои воды в эту могучую реку. Лоцман не только превосходно знал местную гидрографию, но и все наиболее удобные места для охоты. Друзья решили вполне положиться на своего честного и сообразительного помощника. И не пожалели об этом.

Лодка замедлила ход. Местность вокруг открывалась совсем дикая. Поселки встречались все реже, да и то по большей части видны были издалека. Обработанные поля постепенно исчезли. Первозданная природа сменила следы цивилизации, но прежде Фрике и Андре вволю налюбовались, как трудолюбивые и терпеливые бирманцы, близкие родственники китайцев

— мастеров оросительного дела, сумели устроить и усовершенствовать свои плантации. Все площади, где только можно провести орошение, были заняты рисовыми полями. Но рис чрезвычайно толково и разумно чередовался с другими культурами — табаком, кукурузой, бобами, чечевицей, сладким картофелем, сахарным тростником.

Все эти небольшие поля оказались разбитыми на квадраты и имели вид шахматной доски. Даже самое крохотное поле получало ежедневно свою определенную порцию воды. Она распределялась посредством целой системы каналов и шлюзов — системы простой, но продуманной и стройной.

Среди выровненных и выхоленных полей возвышались фруктовые деревья, с огромным терпением акклиматизированные бирманцами. Это были финиковые и фиговые пальмы, масличные деревья, гранатовые, персиковые и даже сливовые, грушевые и вишневые, особенно странно выглядевшие рядом с гуаявами note 29 , манго и бананами.

За фруктовыми садами шли целые рощи индиго note 30 и хлопчатника, далее виднелись деревья лимонные, апельсиновые, ореховые, тамариндовые, камедные, резиновые.

Из-за деревьев то показывался, то снова прятался блестевший на солнце купол пагоды. За ней опять начинались джунгли с тростником, островками бамбука, травой в человеческий рост — и среди всей этой экзотики величественно катила свои голубые сверкающие волны полноводная Иравади.

Нечего и говорить: речной и болотной птицы было в изобилии. То и дело взлетали, испуганные вздохами паровика, ибисы и фламинго, марабу и чайки, цапли и пеликаны. Фрике практиковался сбивать птицу влет. После неудачи с тетеревами он дал слово стать профессиональным стрелком и, стоя на носу шлюпки, с азартом палил по водоплавающим птицам, ставя себе всякий раз все более трудные задачи.

Успехи он делал поразительные, так что Андре, не переставая, хвалил его и одновременно ощипывал убитых птиц, подбираемых членами экипажа. Вечером бросили якорь на самой середине реки, и вся команда беззаботно уснула.

Три дня прошло с тех пор, как лоцман принес жертву Гаутаме. Шлюпка рассекала глубокие и прозрачные воды Яна, или Киук-Яна, притока Иравади, впадающего в нее под двадцать первой северной параллелью. На протяжении тридцати километров Ян поднимается от устья к северо-западу и делится на четыре главных рукава, расходящихся гусиной лапой. Первые три очень коротки, не более пятидесяти километров, а четвертый, идущий прямо с севера на юг, имеет в длину километров двести. Ян со своими притоками течет по почти безлюдным землям, простирающимся на запад вплоть до английской границы. Нетрудно себе представить, как богата такая пуганая местность всякой дичью.

Ознакомившись с направлением всех четырех рукавов реки, охотники решили направиться по самому длинному, полагая, что он приведет к долгожданным тековым лесам.

На четвертый день рано утром Фрике проснулся с легкой дрожью во всем теле. Причиной озноба явился туман — верный ночной спутник низменных и сырых мест. Желая согреться, он решил сесть в лодку и, не будя Андре, сплавать к берегу.

Бреванн в свою очередь также проснулся от холода и, не сговариваясь со спящим, как он считал, другом, предпринял те же действия. Оба были очень удивлены, когда столкнулись у трапа лицом к лицу.

У юноши было ружье шестнадцатого калибра, у Андре — винтовка «Экспресс» калибра четырнадцать с четвертью.

Друзья тихо спустились в лодку и приказали неграм как можно меньше шуметь веслами.

Вскоре снопы длинных красных лучей пронизали туман, и он почти моментально рассеялся. Верхушки деревьев, до той минуты невидимые, вдруг словно загорелись, засверкали, между тем как стволы их еще окутывала сероватая, постепенно исчезавшая пелена.

Воздух становился все свежее и прозрачнее. Предметы обозначились особенно ясно, звуки слышались отчетливо, как ни в какое другое время дня. Словом, то было настоящее тропическое утро, когда солнце встает без зари, а закатывается без сумерек.

Восход больше похож здесь на световой взрыв.

Путешественники долго любовались хорошо знакомой картиной. Они видели ее сотни раз, но никогда не могли насмотреться вдоволь.

Эстетические впечатления, однако, не заглушили в них охотничьего инстинкта. Парижанин первым заметил нечто черное, двигавшееся между широкими листьями водяных зарослей.

Он подал гребцам знак остановиться.

— Что там? — тихо спросил Бреванн.

— У берега барахтается какое-то крупное животное вроде слона.