Франк неоднократно слышал подобные высказывания не только от солдат, но и от своих родственников, проживавших на севере страны в городе Шверин. «Англия заморила нас голодом и только поэтому победила, – говорили они. – Наши храбрые солдаты на фронте никогда не сдавались. Они бы ни на шаг не отступили, если бы не начался коллапс в самой стране» [14] . Франк писал, что немцы не чувствовали никакой вины. Более того, писатель не помнил, чтобы хотя бы один немец высказал сожаление по поводу случившегося: «Такое ощущение, что все воспринимали войну как что-то естественное и неизбежное, как часть жизни. Подобно игрокам в азартные игры, немцы сожалели лишь о том, что им не повезло и они проиграли» [15] .

Франк родился в семье выходцев из Германии и потому принимал близко к сердцу унизительное положение, в котором находились гражданские лица, проживавшие в оккупированной Рейнской области: «Оккупация – это когда орда вооруженных незнакомцев проникает во все уголки и щели твоего города, заходит в твой дом, лезет в твою личную жизнь. Это когда смотрят, что ты там прячешь за трубой в кладовке, это когда ты уступаешь свободную кровать… Это когда ты подчиняешься или, по крайней мере, подчиняешь свои планы правилам, а иногда и прихотям оккупантов» [16] .

Немцам не разрешалось путешествовать, писать письма, звонить, телеграфировать и издавать газеты без разрешения американцев. Им также запрещалось пить алкоголь крепче вина и пива и собираться в кафе без письменного согласия. Существовали даже распоряжения, по которым в ночное время владельцы домов должны были держать окна открытыми. Оккупация самым серьезным образом отразилась на жизни гражданского населения, в том числе интимной [17] . Чтобы ни у кого в Кобленце не оставалось сомнений насчет того, кто в городе главный, над крепостью Эренбрайтштайн, которая расположена на восточном берегу Рейна, развевался такой огромный американский флаг, что его было видно за много километров. Это был «самый большой флаг оккупационных сил» [18] – язвительно отмечала жена одного английского полковника – и, пожалуй, самое откровенное свидетельство их триумфа.

В сельской местности дороги заполонили «потоки солдат-янки». На их военных машинах были изображены разрубленные топором немецкие каски. Повсюду одетые в обноски военной формы мальчишки продавали сувениры: пряжки ремней с надписью «Gott mit uns» («С нами Бог») и пикельхельмы – остроконечные шлемы. Молодые мужчины в серых изодранных мундирах грузили на повозки толстые уродливые репы, которые на протяжении почти всей войны были единственным продуктом, спасавшим немцев от голода. По дорогам громыхали автомобили оккупантов, а по Рейну мимо самой известной достопримечательности этих мест – скалы Лорелеи – проплывали корабли, забитые солдатами, которые распевали антинемецкие песни. «Даже сам Бедекер [19] , – прокомментировал увиденное Франк, – не ожидал такого наплыва туристов и экскурсантов, как весной 1919 г.» [20] .

Другой американский офицер, лейтенант Трумэн Смит, участвовавший во многих операциях Первой мировой войны и так же, как и Франк, служивший затем в Американском экспедиционном корпусе, писал об «удивительной красоте Рейна», но в то же время отмечал, что пейзаж с развалинами замков, поросшими соснами пригорками и виноградниками казался ему «темным и таинственным» [21] .

Через несколько недель после подписания перемирия Смит отправил своей жене письмо в Новую Англию (США), в котором были такие строки: «Наверное, тебе интересно узнать все о «гуннах», что они за люди и так далее. Понять их не так-то просто. Сложно сказать, кто они такие» [22] . Вскоре лейтенант назвал немцев «гордыми сфинксами», наблюдая, как быстро они снова принялись трудиться, несмотря на отсутствие подходящих условий. Смит также отметил, что, хотя немцы, судя по всему, полностью смирились с американской оккупацией, они с большим цинизмом относятся к собственной молодой республике, а также живут в «смертельном страхе перед большевизмом» [23] .

Лейтенант наверняка бы согласился с наблюдением другого американца, чье имя осталось неизвестным. Путешественник писал, что «чем дольше живешь в Германии, тем больше удивляешься простоте (иногда наивной, а иногда раздражающе глупой) и дружелюбию людей». Этого американца поражала неожиданная человеческая теплота, которую он почувствовал в немцах. Одна женщина, которая жила в британском секторе оккупации в Кельне, помогла ему понять происходящее:

«До прихода англичан мы голодали. Сейчас в обращении появились деньги, а в магазинах есть продукты и даже «молочка» из Англии, Франции и Скандинавии. Многие из английских солдат и офицеров относятся к нам дружелюбно. Я сама вышла замуж за британца. У меня дома расквартировали двух британских офицеров, однажды они пригласили своих сослуживцев, и я сделала пунш. Один из гостей попробовал его и сказал, что не уедет из Кельна до тех пор, пока я не соглашусь выйти за него замуж. Вот и все» [24] .

В американском секторе оккупации с гораздо большей строгостью, нежели в британском, следили за общением с немцами и запрещали братание. Однако насаждать эти жесткие правила в реальности было довольно сложно, так как многие американские солдаты имели немецкие корни. К началу войны в США проживало около восьми миллионов американцев, родители или бабушки и дедушки которых были выходцами из Германии. Эти солдаты воевали с немецким государством, но тепло относились к населению Германии. Да и разве могли они вести себя иначе, когда немки стирали их одежду и пекли им печенье, словно родные матери? А что касается девушек, как точно подметил Смит, «обычному солдату совершенно все равно, как ее величать: фройляйн или мадемуазель. Он просто хочет вскружить ей голову и потом вернуться домой» [25] .

Между победителями и побежденными сложились сложные отношения, которыми восхищалась Виолетта Маркхам, убежденная сторонница либерализма и внучка архитектора и садовника сэра Джозефа Пакстона. В июле 1919 г. она вместе с мужем-полковником прибыла в расположение британских войск в Кельне. Ее поразили «вежливость и хорошее отношение немцев», среди которых англичане жили, словно завоеватели. Маркхам спрашивала себя: «Как могут эти люди, по крайней мере внешне, не проявлять никакого недовольства теми, кто их победил?» [26] Женщина также не могла понять, почему многие «фрицы» приходили на различные военные мероприятия англичан на площадь Домплац, где «с мрачным и непокорным видом» возвышался собор, тонувший в море камуфляжа. «Разве можно себе представить, – писала она, – чтобы на военный парад немецких войск около Букингемского дворца пришли толпы жителей Лондона?» Холодным ноябрьским днем 1919 г., в первую годовщину подписания перемирия, Маркхам наблюдала, как на ступеньки собора поднялись горнисты и в тишине, «нарушаемой лишь стонами ветра», прозвучал сигнал отбоя [27] .