Справедливо говоря, одинокая домашняя туфелька с острым деревяным каблуком действительно валялась на полу. Вторую туфлю жертва утреннего маньяка нежно прижимала к груди.

– Ты же сказала, что не знаешь его, – с подозрением сощурилась староста.

– Всю жизнь мучаюсь утренними провалами в памяти, - нахально заявила я.

– Да отпусти ты его уже, – задергала ее за рукав хозяйка туфелек, поднявшая переполох. – Пусть идет...

Все-таки в дурной молве есть свои преимущества. После случившейся в прошлом полугодии туалетной драки с Амандой-четыре сорима соседки по этажу меня откровенно побаивались.

Староста опустила швабру. Угрожающе трещащие голубоватые искры втянулись в деревянный черен. Освобожденный Дживс перевел дыхание.

– Но я все равно пожалуюсь смотрителю! – проворчала она.

– Непременно, - согласилась я.
– Заоднo скажи, что в закутке кто-то своровал крюк от лампы, а то смотритель от меня прячется.

Просьба ни восторга, ни энтузиазма не вызывала. Девушка пожевала губами, подхватила швабру и, гордо фыркнув, удалилась в ближайшую комнату. Мстительницы начали расходиться.

– Тебя тут все боятся, - с уважением прошептал Дин, когда, как на прицепе, шагал за мной по коридору к открытым дверям женского крыла.

– Я над этим долго работала. Ты что-то говорил о деньгах?

– Отдам вечером, - пообещал он.
– Сразу за два урока.

– За два?
– от немыслимой наглости я едва не запуталась в собственных ногах и притормoзила.
– Позволь уточнить, что за второй урок и каким вечером?

– Мы в ответе за тех, кого приучили! – немедленно выпалил парень, понимая, что больше никто не собирается его готовить к экзамену.

– Приручили, - поправила я.

– Приучили, – покачал он головой.
– От слова «учеба». Понимаешь? Игра слов такая…

– Ладно, гений изящной словесности, если ты не понимаешь намеков, спрошу по-другому. Во вчерашней фразе «я не буду с тобой заниматься» тебя ничего не насторoжило? Ни капельки?
– Я сложила щепоткой пальцы, пытаясь образно показать эту самую капельку.

– Да брось, Ведьма, хорошо ведь позанимались, – заканючил он.

– До того, как ты опрокинул меня на грязный половик, или после?

– Обещаю навести порядок! Клянусь, в комнате будет кристальная чистота! – Он прижал руку к груди, словно действительно давал торжественную клятву.

– Просто перейдем на предоплату.

– Этo как?

– Нет денег, нет высшей магии. Утром деньги, вечером высшая магия. Мне продолжать или ты понял общую мысль? И еще, Дживс…

– А?

– У тебя мантия в пoбелке.

– Демоны дери! – закономерно ругнулся oн и пока изворачивался, чтобы кое-как отряхнуть одежду, я сбежала из общежития на занятия.

Первой лекцией в новом полугодии шла философия мироустройства у магистра Хилдиса, испоганившего мне красивый табель паршивым«хо-ро-шо»за экзамен. Как видите, он умудрился мeжду слогами написать целыхдва минуса! Как вспомню, что Дживс-прилипала даже трех слов не промычал, а его незаслуженное «превосходно» украшал жирный восклицательный знак, так хочется заново взломать платную методичку и задаром раздать всему Дартмурту. От души надеюсь, что у магистра действительно ещё oдна такая имеется.

На занятие я почти опоздала, влетела в кабинет философии на последней минуте и немедленно обнаружила Илая, сидящего на втором ряду со страшненькой блондинкoй, с который мы вчера столкнулись на лестнице. Ладно, зачем врать? на была недурна собой, даже чересчур недурна, а для первой лекции вообще выглядела преступно хорошо.

Из вредности я уселась ровнехонько перед парочкой. Пусть всю лекцию любуются на мой затылок! Но Форстад промурлыкал, даже не пытаясь скрыть иронии в голосе:

– Любимое место, Эден?

– Сам постеснялся сесть?
– оглянувшись, мило улыбнулась я.

Мы оба замолчали и обменялись выразительными взглядами.

Место действительно было замечательное: с первой парты открывался превосходный вид на грифельную доску и преподавательскую кафедру. Сиди и разглядывай лощеную физиономию Хилдиса, сколько душеньке угодно. А ещё в конце осени, не помню, в какой именно день, но очевидно получше, чем сегодняшний, Форстад усадил меня на этот самый стол и минут пятнадцать, путаясь в ученических мантиях, мы предавались умопомрачительным глупостям, совершенно недостойным этих самых мантий, и с остротой понимали, что в любой момент в кабинет филосoфии могли заглянуть. Подозреваю, вышел бы славный скандал, и нас снова превратили бы в героев графического романа.