Сейчас брат развалился на заднем сиденье автомобиля и, приоткрыв окно наполовину, курил. Судя по запаху — самокрутку с каким-то дорогим табаком. Он презирал сигареты (особенно электронные), точно так же как презирал готовый фарш, молотый кофе и презервативы.

Одет Пашка был в потертую камуфляжную форму, с медальками на груди (возможно даже заслуженными), с выцветшей георгиевской ленточкой, приколотой к нагрудному кармашку. Пашка старательно поддерживал образ умудренного жизнью военного, хотя уволился из армии десять лет назад. На его висках проступили седые волоски. В короткой бородке тоже мелькала седина. Борода вообще его старила, но Пашка банально не любил бриться.

Лера проехала через небольшой пролесок, полный мертвых деревьев и кустарников. Справа и слева от пролеска тянулись железнодорожные пути. На кладбище можно было попасть только по этой грунтовой дороге, параллельно которой вилась вытоптанная сотнями ног тропинка. Если не на машине, то добирались на электричке — платформа спряталась за деревьями в полукилометре отсюда. Кладбище в Митино было единственное, старое. Оно расползалось по полю с чудовищной быстротой. Лера помнила, как маленькой ходила здесь с братом. Они шли через кладбище на озеро Мутное. Могил было мало, дорога занимала пару минут. Сейчас от количества могил, крестов, оградок разбегались глаза. Озеро Мутное сначала заросло камышом, потом высохло, а теперь на его месте тоже рыли могилы и жаловались на отвратительную почву, потому что на два метра вглубь было сложно докопаться, не наткнувшись на воду или грязь.

Почти сразу за пролеском дорога заканчивалась — тянулись две колеи примятой травы. Еще через две сотни метров начиналась гравийная стоянка. Туда Лера и свернула.

Возле кабинки сторожа, окрашенной в черно-белую полоску, стояло три автомобиля. Несколько человек, одетых в рабочие комбинезоны, сидели на лавочках, поглядывая на приезжих. Далее, за стоянкой, начиналось, собственно, кладбище, огражденное низким заборчиком с колючей проволокой. Будто кто-то всерьез думал, что проволока спасала от цыганят и бомжей.

– Автобуса еще нет, рановато, - сказал Пашка, щурясь от редких лучей солнца, пробившихся сквозь низкие серые облака. — Как думаешь, под дождь попадем с этими церемониями?

– У меня зонт с собой. Не растаем.

Лера припарковалась и тоже закурила. От нервов она не спала всю ночь, крутилась, вспотела, высосала штук семь сигарет и выпила две чашки крепкого кофе. В пять утра забылась быстрым сном, когда не разобрать, где явь, а где грёзы, потом проснулась с ощущением полной бесполезности жизни. Такое уже случалось раньше — и довольно часто — но нынешнее ощущение было самым сильным за год или даже два. Хотелось наглотаться таблеток и уйти в сновидения раз и навсегда. Спасаясь от самоубийства, Лера выскочила на улицу и наворачивала километры на машине вокруг дома, пока не рассвело. Потом дозвонилась Паше и предложила подбросить его до кладбища. По дороге заскочили за кофе, но все равно приехали раньше всех. До похорон оставалось еще около получаса.

Мама ехать отказалась. Она давно уже не выбиралась из своего загородного дома дальше, чем на пару километров в лес: хандрила, пила пачками таблетки, мерещилось ей всякое. Волноваться было нельзя — хотя, как тут избавиться от волнения?

– Я влипла, - сказала Лера, поглядывая на Пашку в зеркале заднего вида.

О, эта спасительная привычка делиться с братом всеми проблемами.

Он пожал плечами и спросил:

– Насколько сильно?

– Трахалась с женатым парнем. Понимаешь, как кролики. Последний год или около того.

Паша снова пожал плечами.

– Я не мастер утешать или вправлять мозги, да? Но я тебя хорошо знаю. После того, что ты вытворяла несколько лет назад, трахайся с кем хочешь — никто не осудит.

Он имел ввиду наркотики, депрессию, алкогольную зависимость, разрыв контракта с «Первой звездой», скандалы в прямом эфире, те жуткие фотографии и короткие ролики «домашнего порно», которые раскопали в интернете газетчики — длинный вонючий шлейф новостных лент шестилетней давности.

Шлейф этот тянулся до сих пор, то и дело мелькал на задворках региональных телеканалов и проскакивал в глянцевых журналах. Надо было стать звездой, чтобы эффектно сорваться с неба в бездонную черную пропасть. А когда Лера достигла дна — снизу постучали. Она не думала, что этакая банальность, годная разве что для статуса в социальной сети, случится на самом деле.

Она затянулась, отметив, что хватит сигарет на сегодня, а то уже начинает драть горло. Лера не курила с двадцати лет. В двадцать четыре снова начала, потихоньку. Сейчас ей было двадцать пять. Надо ли снова бросать?

– Этот парень, с которым я встречалась, умер вчера утром. А потом мне позвонили с его рабочего телефона, где был записан мой номер. И молчали в трубку.

Пашка неопределенно хмыкнул.

– Думаю, его жена в курсе. Если не знала раньше, то знает сейчас, - продолжила Лера. — А я, как настоящая паршивая овца, приперлась на его похороны. Ты не представляешь, что я сейчас чувствую.

– Упаси Боже представить, - сказал Пашка. — Ты мне напоминаешь каучуковый мячик, который бросили в комнату, полную стеклянной посуды. Я даже не знаю, жалеть тебя или нет.

– Не надо жалеть. Это я так, выговориться. Больше не кому… Зачем я вообще приехала, а?

Пашка пустил дым носом.

– Потому что мы родственники, - сказал он. — Супруга усопшего — наша двоюродная сестра. Не сказать, чтобы мы все дружно и тесно общались, но есть такой странный парадокс в этом мире: смерть объединяет и уравнивает. Сечёшь, о чем я? Когда ты валялась в больнице, все они были рядом. Когда другая наша сестра сделала аборт и пошли осложнения — мы ведь тоже приперлись. Всё закономерно. Круговорот родственников в природе. Пусть они богатые и отвратительные лично мне, я все равно делаю вид, что с ними дружу. Вот и ты делай.