Или точнее «тормоса» – так в старину называли железные полосы под полозом на санях. Они снижали скорость при спуске с горы. Саням перевернуться – пара пустяков. Перевернулись – и вот они уже вверх этими самыми тормосами, будущими загадочными для нас тормашками и понятными нам «тормозами».

Правда, у Даля другое мнение: он считает, что «тормашки» – это ноги, а их папа – глагол «тормошить», который в некоторых белорусских диалектах даже расшифровывается как «попинать ногами». С Далем спорить трудно, но и соглашаться не обязательно.

Есть и другой ажур, который все в той же Франции означал «сетчатый, пропускающий свет», а у нас, покрутившись среди ювелиров и галантерейщиков, принарядился в лестный дополнительный смысл, а именно – «изящный, тонкий, узорный». Отличить один от другого нетрудно. Ажур сетчатый русский язык принял в семью свободным прилагательным – «ажурные чулки, ажурная ограда и т. д.». Ажур бухгалтерский пожизненно заключен во фразеологизм.

Бревно и впрямь было голым – ни коры, ни веток, ни плодов, но мощным. Это-то и смущает, потому что не рифмуется с «сирым и нищим». А может все-таки «гол как сукол»?

Сукол – пара кольев, которыми поддерживали полевые плетни, защищающие посевы от зверья и соседей. Осенью непрочные ограды разрушались, и торчащие почерневшие суколы выглядели тоскливо и убого. Но ни над той, ни над другой версией гордая птица и близко не кружит. А вот что точно названо в честь нее, так это «сокольня» – будка-сортир на волжских судах, которая крепилась на борт и свисала над водой, так же как свисали над крепостными рвами туалеты европейских замков. Видимо, из-за позы, которую вынуждены были принимать посетители сокольни.

В старину «сохой» называли и нехитрое орудие пахаря (он же сохарь) из мощной раздвоенной ветки дерева, и крупный земельный надел (от трех до шестидесяти дворов) и налог, который сошные люди (вольные крестьяне) платили за него в казну. Доля в сохе у всех была разной. «Мелкая сошка» – это и доля с гулькин нос, а заодно и ее владелец. Такой перенос. Метонимия по-научному.

К XVIII веку сошные крестьяне стали государевыми, но определение не исчезло. Оно перекинулось на помещичью мелюзгу типа однодворцев, а с нее на старорежимный офисный планктон. Двоюродные братья и сестры сошки – посох, сук, сохатый.

Ее закопал, вместо того чтобы пустить в оборот или хотя бы обеспечить азбуками всех тамошних буратин, один библейский персонаж. Как талант из оборотного капитала сделался врожденным даром? Не бином Ньютона – капитал, как и дар, лишь завидный ресурс, аванс, которым можно распорядиться с умом, а можно попусту растранжирить.

Любопытно, что наименования денежных единиц нередко становились родителями слов, порвавших после эмиграции в Россию с ними всякие связи. Так сольдо родило солдата (контрактник, получающий жалование). А газета – дочь той же сольдовой «двушки», фиксированной платы за бульварную прессу в Венеции XVI века.