Было глупо продолжать стоять, а садиться — слишком опрометчиво. Хотя, по правде говоря, было ли это более безрассудным, чем оставаться с Шипом под одной крышей?.. Летти была не в силах раздумывать, как это получилось и что это означало. Она знала только одно: что ужасно промокла и замерзла и если сейчас же не сядет, то просто упадет.

Пересиливая себя, на плохо гнущихся ногах Летти приблизилась к накрытой накидкой кипе кукурузных листьев и опустилась на колени, затем, откинувшись назад, села, прислонившись спиной к бревенчатой стене. Когда Шип опустился на накидку рядом с ней, она вздрогнула и плотнее закуталась в одеяло, сознавая, что протестовать бесполезно — это было бы напрасной тратой сил. Он, однако, не сделал в ее сторону больше ни одного движения, и Летти приободрилась.

— А что, если паромщика не отпустят утром? — откашлявшись, спросила она.

— Есть другие дороги, другие паромы. Я покажу вам.

— Моя хозяйка будет беспокоиться. Она может послать людей искать меня…

— Вы беспокоитесь обо мне или о себе? — усмехнулся он.

— Конечно же, не о вас!

Летти возмутилась. Неужели он действительно думает, будто она хотела предупредить его, что сюда могут прийти люди, которых он наверняка заинтересует? Она бы с радостью увидела его схваченным и закованным в цепи! С радостью ли?.. «Ангел и дьявол», — назвал его Генри. Он убил ее брата, но саму ее спас от смерти — или от того, о чем еще меньше хочется думать. Он обращался с ней с ужасной фамильярностью и при этом был заботлив. Его близость пугала, но в то же время заставляла ощущать, что она — женщина, а он — мужчина…

— Я уже говорил — вам нечего бояться.

Летти не ответила. Он был опасен, об этом не следовало забывать.

Шип подвинулся ближе, опершись ладонью о колено, и Летти резко повернула к нему голову. Тусклый свет на мгновение осветил кожаную кобуру на поясе. Она тихо и глубоко вдохнула воздух, глаза ее сузились, затем она отвернулась.

А что, если она сама схватит его, заставит ехать с ней в Накитош и потом сдаст полковнику Уорду? Все, что ей нужно сделать, — это немного придвинуться к нему и схватить револьвер, который близко. Ее дознание могло бы закончиться здесь и сейчас. Писем ее брата достаточно, чтобы власти могли держать его под стражей до тех пор, пока вина не будет доказана. В любом случае это было бы оправданно.

От этих мыслей Летти вздрогнула и поежилась под одеялом. Шип повернулся и внимательно посмотрел на нее. Когда он заговорил, в его голосе звучала сдержанная осторожность.

— Вам было бы уютней, если бы вы освободились от мокрой одежды.

Летти раскрыла было рот, чтобы дать ему резкий отпор, но потом снова закрыла его. Одно-два неловких движения не покажутся странными, если она будет раздеваться. Разумеется, она и не подумает снять что-нибудь, кроме корсажа и юбки, а от этого большой беды не будет. Густой сумрак не позволит ему ее рассмотреть, и в любом случае она будет закрываться одеялом, как щитом.

Летти облизала внезапно пересохшие губы:

— Вы… вы, наверное, правы.

Рэнсом нахмурил брови — он никак не ожидал, что она согласится. Напряжение в ее голосе также озадачивало. Потом он увидел, как она наклонила голову и начала возиться с пуговицами корсажа. Грудь его сжало, стало трудно дышать, он почти задохнулся. Желание, которое бурлило в нем, было таким сильным, что он изо всех сил сжал кулаки, испугавшись, что выдаст себя.

Одеяло соскользнуло у Летти с плеча, но она тут же поправила его. Какой легкомысленной она себя чувствовала, готовясь раздеться на глазах у мужчины! Она была напугана своей безрассудной смелостью, но это не повлияло на ее решимость.

Расстегнув последнюю пуговицу, Летти потянула за края корсажа и стащила его с плеч. При этом она нарочно наклонилась к Шипу, высвобождая руки из рукавов: нужно было усыпить его бдительность. Стянув корсаж, она положила его сбоку и начала расстегивать юбку. Когда это было сделано, она встала на колени, подняла подол юбки и медленно стащила ее через голову. Последняя операция была проделана с большим эффектом, чем требовалось. При этом она позаботилась, чтобы юбка каскадом упала на колени Шипа. Летти пробормотала извинение и потянулась за ней. Под мокрой материей ее пальцы скользнули к кобуре на бедре Шипа и сомкнулись на рукоятке револьвера. Она потянула к себе юбку, и в конце концов револьвер оказался у нее в руке.

Рэнсом почувствовал что-то неладное, но он был так сосредоточен на белеющем отблеске ее гладкой кожи и проступающих под одеялом формах, что прошло какое-то мгновение, прежде чем он заставил себя поверить в то, что она сделала. Он рванулся к ней, напрягая мощные мускулы, но Летти направила на него револьвер, не замечая, что одеяло упало с плеч.

— Не двигайтесь! — закричала она. — Я буду стрелять!

Шип замер, как грозная скала, бормоча проклятия. Услышав, какими эпитетами он ее награждает, Летти почувствовала, как в ее груди поднялась торжествующая волна. Неожиданно для себя она засмеялась.

— Ведьма! — проговорил он, и в его голосе прозвучало восхищение. — Я этого не забуду, — Надеюсь, что нет. Бросьте мне одеяло.

Несколько долгих секунд он был неподвижен, затем неохотно подчинился.

— Осторожно, — предупредила она.

Резко брошенное одеяло пролетело к ней, но сейчас она была наготове. Поймав одеяло одной рукой, Летти завернулась в него, не отводя глаз от смутных очертаний сидевшего рядом с ней человека, и, отодвинувшись к стене, откинулась назад.

— И что теперь? — насмешливо фыркнул он.