— Не начинай, — снова потребовала моя мать, легко и непринужденно делая очередной глоток чая. Как будто это не она только что говорила мне, чтобы я не обращала внимания на ее аварию, сотрясение мозга и сломанный нос, и не рассказывала об этом своим братьям и сестрам по какой-то выдуманной ею самой причине.

— Все нормально, — повторила мама прежде, чем я решила проигнорировать всю эту ее хрень с «не начинай» и наклонилась вперед, глядя на нее и моргая так, будто у меня были самые сухие глаза в мире.

— Почему ты не позвонила и не сказала мне об этом? — спросила я, используя тон, за который еще десять лет назад меня бы наказали, поскольку гнев скрутил мои внутренности.

Почему она этого не сделала?

У меня начали дрожать руки.

А мои руки никогда не дрожали. Никогда. Даже в моменты, когда я злилась на людей, которым доверяла и которые подставили меня. Или когда я ждала, чтобы выйти на лёд. Или когда уже занималась фигурным катанием. Не дрожали даже тогда, когда проиграла. И уж тем более, когда выиграла. Никогда.

Мама закатила глаза и снова сосредоточилась на телефоне, стараясь казаться беспечной. Я прекрасно понимала, что она делает. Это происходило не в первый раз.

— Жасмин, — произнесла женщина достаточно громко, чтобы я не выдала еще один ироничный комментарий. — Успокойся.

Успокойся.

Успокойся?!

Мой рот открылся, но она вперила в меня взгляд своих синих глаз, цвет которых мне легко удалось бы узнать по памяти.

— Все в порядке. Какой-то идиот вылетел с автострады и подрезал меня. Я врезалась в машину перед собой, — продолжала мама, и я поняла, почему она решила никому об этом не говорить. — Не стоит из-за этого волноваться. Не злись. Со мной все в порядке. Если бы я могла скрыть происшествие от тебя, то сделала бы это. Бен уже все знает. Твоим братьям и сестрам тоже не о чем беспокоиться, — мама пренебрежительно фыркнула. — Не волнуйся из-за меня. У тебя есть дела поважнее.

Женщина, подарившая мне жизнь, не хотела, чтобы я волновалась из-за нее, потому что у меня имелись дела поважнее.

Подняв обе руки к лицу, я прижала подушечки пальцев к вискам и попыталась уговорить себя успокоиться. Вернее приказала себе это сделать. И даже начала перебирать все техники релаксации, которым научилась за прошедшие годы, чтобы справиться со стрессом но... нет. Ничего из этого не сработало. Ничего.

— Я не хочу, чтобы ты отвлекалась на меня, — настаивала мама.

Клянусь, в ушах у меня зазвенело.

— Скорая отвезла тебя в больницу?

Она издала раздраженный звук.

— Да.

Я сжала виски пальцами еще сильнее.

— Опусти руки и вытащи голову из задницы, — попыталась пошутить моя мать. — Со мной все хорошо.

У меня определенно зазвенело в ушах. Абсолютно точно.

Я даже не могла смотреть на нее. И когда все же произнесла те слова, мой голос прозвучал хрипло и был ниже, чем обычно... словно не принадлежал мне:

— Ты могла бы позвонить мне, мама. Если бы я оказалась в той аварии…

— То тоже не стала бы мне звонить, — закончила она.

— Я... — ну, ладно, может быть, я и не сделала бы этого, но осознание сего факта не облегчило мой гнев даже на малую толику. Скорее еще больше распалило его. У меня настолько сильно дрожали руки, что пришлось вытянуть пальцы, встряхнуть ими и обхватить свое лицо. От злости, дикой злости, мне хотелось кричать. — Дело не в этом!

Моя мать вздохнула.

— У тебя был важный день. Я не хотела тебя беспокоить.

Она не хотела меня беспокоить.

Моя мама не хотела меня беспокоить.

Я опустила руки и подняла взгляд к потолку, потому что, если бы посмотрела на маму так, как мне хотелось, она бы, вероятно, тут же шлепнула меня по лицу. А потом я задумалась, у кого научилась держать при себе столько секретов. Вот черт.

— Это всего лишь легкое сотрясение мозга, ну и сломанный нос, Ворчун. И не смей повышать на меня голос, — повторила женщина еще раз, но опять же ее слова никак не повлияли на мое состояние. — Я знаю, что для тебя значит этот год. И хочу, чтобы ты воспользовалась полученным шансом. Не стоит беспокоиться ещё и обо мне.

Я прокрутила в голове ее последние предложения, из-за которых чуть было не вышла из себя. Тошнотворное чувство вдруг появилось в моем желудке, готовое подобраться к горлу.

Может, я и драматизировала, но мне так не казалось. Это же моя мать. Мамочка. Женщина, которая своим примером научила меня не унывать всякий раз, как я проигрывала. Она была самой сильной женщиной, которую я знала. Самой сильной, самой умной, самой красивой, самой упрямой, самой верной, самой трудолюбивой...

Мое горло болело. Много лет назад мама напугала нас до смерти, сказав, что врачи нашли уплотнение в ее груди, которое в итоге оказалось ерундой, однако прекрасно помню, как из-за её диагноза плакали все мои братья и сестры. Я же просто злилась. Мне было страшно. Не буду врать. Я боялась оказаться без матери, как бы эгоистично это ни звучало.