Как бы мы жили без нее?

Самое ужасное, что в той ситуации я повела себя, как сука. Винила себя в том, что была подростком, а мать — в том, что она являлась для меня опорой в жизни. Вот почему в тот раз взбесилась и попыталась обвинить маму в ее болезни, как будто та могла как-то это предотвратить. А сейчас... Ну, сейчас во мне опять кипела злость, вот только не из-за нее.

Ну, может быть, и из-за нее, но только потому, что мама не рассказала мне о случившемся... объясняя тем, что не хотела отвлекать меня. Не хотела меня беспокоить. Я сжала кулаки, и если бы ногти были длиннее и острее, вероятно, мои ладони оказались бы исцарапаны в кровь.

— Бен заехал за мной в больницу, — объяснила она, ее голос постепенно становился более спокойным и ровным. — Не нужно волноваться.

Я могла только хлопать глазами.

— Мне хотелось бы, чтобы ты сосредоточилась, — добавила мама. — Знаю ведь, сколько значат для тебя эти тренировки. Если бы авария произошла три месяца назад, я бы обязательно тебе позвонила, но сейчас ты снова занята, Жасмин. И мне не хотелось отрывать тебя от дела.

Не хотелось отрывать от дела? Если бы она пострадала до того, как я снова начала кататься в паре, мама бы позвонила мне, но теперь не станет?

Я взглянула на потолок и разжала кулаки, раздвинув пальцы на руках как можно шире. У меня не было слов. Я не могла подобрать, выбрать, найти или выдумать их, вместо этого слишком зациклившись на ее ответе: «Знаю, как много это для тебя значит».

В груди, как и в горле, разрасталась боль.

Неужели моя мать не понимала, что ради нее я готова на все? Что я люблю ее, восхищаюсь ею и считаю величайшим человеком на земле? Что понятия не имею, как она умудрилась воспитать пятерых детей в то время, как отец появлялся в моей жизни лишь на фотографиях, до тех пор, пока мне не исполнилось три? Что я не понимаю, как мама могла оказаться замужем трижды до появления Бена, каждый раз оставаясь с разбитым сердцем, но при этом не теряя надежды на счастье и не позволяя всякой чепухе одурманить ее разум?

Я тоже старалась не отвлекаться. У меня случались взлеты и падения, но я все равно продолжала идти к своей цели. Когда была моложе, люди пару раз вели себя со мной как последние сволочи, критикуя или оставляя неприятные комментарии. Именно поэтому я предпочитала больше ни с кем не знакомиться.

А вот моя мать никогда не позволяла себе сломаться из-за такого.

Так как я могла о ней не беспокоиться? Как могла не любить женщину, которая воспитала меня и подарила веру в то, что я непобедима? Как она могла решить, что не являлась для меня приоритетом?

— Не беспокойся обо мне, — небрежно настаивала мама. — Со мной все будет хорошо. Через пару недель мы с Беном летим на Гавайи, и я скажу ему не фотографировать меня. Все забудется, — звонко продолжила рассуждения мать.

Однако мне это не помогло.

Чувство вины пожирало меня изнутри. Я была в ответе за сложившуюся ситуацию. Мама считала так, потому что тысячу раз слышала от меня о том, что именно фигурное катание помогало мне чувствовать себя особенной. Этот вид спорта стал моей целью. Убедил в том, что я тоже в чем-то хороша. Открыл для меня новую жизнь и сделал меня счастливой и сильной.

Но, на самом деле, такие эмоции я испытывала, только благодаря своей матери. И остальной семье. Людям, которые подарили мне возможность ощутить их. Я знала, что все эти чувства появились благодаря семье. Благодаря маме.

Мне всегда казалось, что она знает об этом.

Но, видимо, я была эгоистичной сукой, раз не догадалась, что это не так. До настоящего момента.

В груди заныло еще сильнее, и мое горло сжалось до такой степени, что я не могла глотать, продолжая сидеть на кухне и всматриваясь в лицо, которое любила всем сердцем.

— Мама, — единственное слово, что я смогла произнести.

Именно в этот момент раздался рингтон ее мобильного. Мать не сказала мне ни слова и, потянувшись к телефону, ответила на звонок.

— Детка! — сразу же воскликнула она, и стало ясно, что звонила Руби.

На этом наш разговор закончился. Вот как поступала моя мать, когда решала, что беседа исчерпала себя.

Видимо, она понимала, и не без оснований, что если бы мы продолжили говорить об аварии, то я наверняка бы выдала тираду. По крайней мере, при нормальных обстоятельствах.

Ком в моем горле разросся в размере, когда я перевела взгляд на маму, болтающую с еще одной дочерью, как будто не она только что закончила беседовать со мной, уговаривая, что в автомобильной аварии нет ничего страшного. Да еще и намекнула, будто мне плевать на нее.

Неужели я была настолько бессердечной?

Что-то, ужасно похожее на слезу, появилось в моем правом глазу, но я прижала кончик пальца к уголку и не стала заострять внимания, влага это или нет, потому что боль в моем горле и сердце затмевала все остальное.