Мы с директором одновременно закивали, чем вызвали еще одну кривую усмешку. Странный он какой-то. И еще этот его голос. Жуткий. Напрочь прокуренный. Петерман абсолютно не стесняясь, пододвинул к себе пепельницу и, достав пачку сигарет, закурил с блаженным видом. С трудом подавила в себе желание попросить сигаретку. От запаха табака так и тянуло снова взяться за старое. А тут еще нервы разбушевались с новой силой.

— Евгения Николаевна, — повернулся ко мне Васек, — Давайте начнем со схемы расположения боксов.

Я согласно кивнула и достала ту самую карту, перед которой мы с ним ползали не один час. Эх, жалко проектора нет. Красиво бы получилось.

— Да-да. Давайте, посмотрим, что вы там насчитали, — донесся до моих ушей голос немца.

Я резко повернула голову и встретилась с хитрыми глазами Петермана. Теперь настала его очередь меня рассматривать. Это тонкий намек на мою некомпетентность? Конечно же! Мои предшественницы два плюс два сложить не могли, а тут целый бизнес-план. Значит, записал в любовницы… В целом он почти прав с одной маленькой поправочной. Я экономист до мозга костей. Люблю… Нет. Просто обожаю свою работу. До фанатизма.

Зло скрипнув зубами, я сделала морду кирпичом и прошествовала со своего места, которое было в некотором отдалении. Слегка наклонившись над столом, сложила схему вдвое и стала раскатывать бумагу, закрепляя углы подручными средствами — дыроколом, степлером и… пепельницей. А что? Она тяжелая, массивная. Я ж не виновата, что Васек денег на проектор зажал.

— Вы позволите? — обратилась я к блондину, подтыкая край схемы под стеклянную вазочку.

Слов для ответа у него не нашлось. Петерман только слегка приоткрыл рот от какой наглости. Да так открыл, что чуть сигарета изо рта не вылетела. А вот пепел с нее все же отвалился и прямиком немцу на брюки, чуть выше колена. Мужчина зашипел и скинул его с колена. Дырки, конечно, не вышло, осталось только безобразное темное пятно. А жаль.

Рядом с плечом раздалось предупреждающее шипение директора:

— Ж-жень… Евгения Николаевна быстрее.

Я выпрямилась, одарила мрачного, как все грозовые тучи нашего колхозного края, Васька чарующей улыбкой и положила перед мужчинами распечатки с основными финансовыми показателями. Затем пристроилась на стул рядом с Петерманом, набрала в легкие побольше воздуха и начала свой доклад.

— Итак, пред вами схема расположения будущей фермы. Извините за мои неаккуратные наброски по соседству — издержки творческого процесса. Здесь будут располагаться основные корпуса. Их будет не меньше четырех, — я ткнула в бумагу, используя вместо указки карандаш, — Два для содержания основного стада, одно под ремонтный молодняк и родилку. Далее…

— А почему здесь все исчеркано? — внезапно перебил меня Петерман.

— Это я схематично переделывала четырехрядные коровники в шестирядные, — с улыбкой объяснила я, — У нас на селе жесткий режим экономии. Поэтому экономим на всем. Даже на широкоформатных принтерах.

Блондин нахмурился, но расспросы не закончил.

— А почему вы решили переделать изначально предложенный проект? — и в упор посмотрел на Васька.

— Так будет удобнее, — коротко ответил мой директор.

Я чуть глаза не закатила. Похоже, дипломат в Луганском никогда не рождался. Кто так рассказывает? Нужно же с чувством, с толком, с расстановкой. Петь соловьем, что бы глухой заслушался.

— Это в целях экономии. Прежде всего, мы с Василием Михайловичем думает о том, как максимально сократить расходы на реализацию проекта, без существенных потерь для его функциональности и производительности.

Я щебетала и щебетала. Пока не поняла, что если насущная потребность, о которой я подумывала еще до посещения святая святых Васька, не будет удовлетворена, то я просто лопну. А тут как назло на пламенную речь прорвало Васька, и я не смогла даже слова вставить, что бы покинуть кабинет как культурные люди делают.

Пока он говорил, я сидела как на иголках, то бледнея, то краснея. Похоже мои ерзания на стуле не остались для немца незаметными. Он обеспокоенно посмотрел на меня:

— Вы что-то хотели добавить, Евгения Николаевна?

И не успела я высказать свою мысль, как дверь кабинета со скрежетом распахнулась и на пороге появилась баклажаниха и подносом.

— Чай господин Петерман! Как вы любите, — заявила Тамара Сергеевна, улыбаясь во все свои двадцать восемь своих и четыре вставных зуба.

Она бесцеремонно поставила поднос прямо посредине моего драгоценного чертежа.

— Тамара Сергеевна как вовремя, — обрадовался немец, — Обожаю ваш чай.

Все немец — ты попал! Потому что друзья баклажанихи мои враги. Ты мне и так не понравился с самого начала, а теперь и вовсе начал бесить.

— Все для вас, — слащаво улыбнулась секретарша и принялась наливать чай.

Это стало последней каплей. Низ живота стянуло судорогой. Я закусила губу, и поскольку разговор за столом и не думал смолкать, а перебивать вроде как невежливо, стартанула в сторону двери не утруждая себя объяснениями.