– Командующий сейчас на военном совете, – тихо проговорил адъютант. – Велел, как покушаете, присоединиться к ним.

– А как долго я спал? – забеспокоился офицер. – Надо идти на совет.

– Нет, нет. Приказано не отпускать, пока плотно не поедите, – запротестовал денщик.

Каменский сопротивляться не стал, тем более что он действительно был голоден. После короткого сна, ободряющего кофе, сытной еды, доброго фужера вина он почувствовал новый прилив сил.

От души поблагодарив денщика, он вышел из уютной кареты. Глотнув прохладного свежего ночного воздуха, направился к светящимся тусклым светом окошкам, к сельской хате.

Козырнув вытянувшемуся во фрунт постовому, он, дабы не задеть низкую притолоку, снял треуголку, пригнувшись, вошёл внутрь. Постучав, зашёл в горницу.

За большим деревянным столом сидели старшие офицеры. Майор отдал присутствующим честь, хотел доложить о прибытии по форме, но сидевший во главе собрания Кутузов пригласил его к столу с разложенной картой.

– Пока вы отдыхали после исполнения трудных, но очень важных для нас поручений, я ввёл присутствующих в курс дела. Посовещавшись, мы пришли к мнению, что наше дальнейшее беззаботное прямолинейное продвижение к Бухаресту без принятия мер предосторожности будет легкомысленным с нашей стороны. В результате совещания мы решили принять следующие меры. Подойдите ближе, – пригласил Каменского к карте командующий.

Присутствующие опять склонились над столом, стали сосредоточенно следить за указкой генерала.

Закончив излагать план действий, Кутузов отпустил присутствующих, приказал всем отдыхать до особого распоряжения. Задержал только секунд-майора.

– Я должен вас предупредить, – командующий достал носовой платок, промокнул выступившую из больного глаза слезу, – при существующем командовании Молдавской армией не все довольны моим назначением. Им было комфортно находиться в отдалении от Петербурга. После смерти генерала Каменского стали вести довольно вольготную жизнь, им удавалось неплохо зарабатывать на этой войне. Получая неплохие деньги на содержание армии, практически не беспокоили турок. Военные действия, небольшие стычки совершались, как мне кажется, по договорённости, не считая некоторых недоразумений, которые иногда случались. Это было удобно Ахмету-паше и Ланжерону.

Кутузов встал, подошёл к майору, посеревшему лицом, продолжил:

– Мы ещё разберёмся, от чего болел и почему умер ваш дядюшка. Будьте бдительным. Возможно, вам встретится человек, скорее всего, европеец, может, француз, скорей всего, не один. Их надо приветить, обласкать, но глаз с них не спускать. По возможности привести сюда. Им нужен я, поэтому будут вести себя мирно, доброжелательно. Помните, они хитры, обучены искусству перевоплощения, подлым приёмам фехтования как шпагой, так и кинжалом, владением тайными приёмами борьбы, освобождением от пут, нанесением смертельных ударов, отменно стреляют, поэтому очень опасны.

Командующий по-отечески положил руки на плечи майора, слегка сжал их. Выдержав многозначительную короткую паузу, тихо проговорил:

– Я верю в тебя, мой друг. Прошу, будь осторожен сам и береги своих людей.

Каменский отдал честь командующему, ловко развернулся, лихо звякнув шпорами, вышел. Слегка взволнованный услышанным, надел треуголку, укутавшись в плащ, отправился в расположение своего отряда. Увидев приближающегося командира, сидевшие вокруг костра казаки почтительно встали. Он, махнув им рукой, попросил не беспокоиться, пригласил всех сесть. Пожилой казак заботливо придвинул офицеру деревянную чурку, укрытую сложенной вчетверо попоной. Подал кружку с горячим, настоянным на травах чаем. Майор попытался отказаться, но казак упрямо протягивал напиток командиру.

– Выпейте, господин майор. Успокаивает, силу даёт, хворь отгоняет. Не обижайте. Варево, может, и грубое, но вам поможет. Уснёте крепко. Нам с вами сила нужна. Вижу, генерал шибко вас озадачил.

Казак достал трубку, пошурудил в костре хворостиной. Выкатив из огня уголёк, взял его пальцами, положил осторожно в трубку, раскурил её. В заключение всей процедуры отряхнул руки от сажи. На пальцах не было никаких следов ожога.

Каменский слышал о разных казацких чудесах, о которых рассказывали с восхищением молодые офицеры, но в натуре такой фокус видел впервые. Это его сильно позабавило, отвлекло от дум о предстоящих опасных делах. Но от восторгов и расспросов воздержался. Хотя самообладание и сила воли бывалого казака его поразили.

Зато молодые казаки эмоций не сдерживали – восторженно забалагурили. Один из казачков с напускным хладнокровием тоже взял хворостину, выкатил уголёк и попытался взять его пальцами. Его пальцы предательски стали подрагивать, но он, проявляя недюжинное мужество, поднял его. В пальцах уголёк зашкворчал. Громко ойкнув, он перебросил уголёк в ладонь, потом, словно горячую печёную картошку, перебросил в другую руку. Уголёк зашкворчал и в ней, но казачок уголёк не бросил, пытался перебороть боль.

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (1745–1813)

Тут старый казак, шлёпнув снизу по тыльной стороне ладони молодого, выбил уголёк из опалённой руки и ловко поймал его на лету Спокойно бросил его обратно в костёр.

– Не балуй мне, – прикрикнул он, – тебе шашкой работать этой рукой завтра, а ты и повода удержать не сможешь.

Казак взял руку молодца, развернул к себе, осмотрел при свете костра.

– Отойди в сторонку, помочись на ладони, замотай чистой тряпицей. Поможет. До утра затянет.