Я смотрю на Лену. Чары «мачей» почему-то на не действуют, хотя с ее проблемным ростом она должна бы заглядываться на высоких парней. Но нет – подруга тут же подсаживается к Леве, спрашивает, не принести ли ему чаю с лимоном. Вот бы с кого Юльке нужно брать пример, а не крутить хвостом перед пижонами!

– Ну, и что у вас здесь за клуб, расскажите… – насмешливо цедит Андрон.

– Обычный литературный клуб. Патриотический. Стихи пишем, прозу, пьесы для театров.

– Ах, стихи…!

Таким снисходительным тоном мэтры обычно разговаривают с коллегами-неудачниками, дебилами или же с несмышлеными первокурсниками. Но так то мэтры, а этому парню, возомнившему себя маститым гением еще и тридцати нет, он сам только недавно ВГИК закончил. Тарковский поталантливее молодого коллеги будет и постарше, но ведет себя не в пример скромнее. Нет, Качаловский безусловно одарен. В Венеции призы за красивые глаза не раздают, а получить в двадцать пять лет Бронзового Льва за дебютную картину – это несомненное признание таланта. Но дает ли это ему право смотреть на других людей свысока? Нет. Кому много дается, с тех и спрос большой. К тому же в том, чтобы родиться «с золотой ложкой во рту» в известной творческой семье – никакой его личной заслуги нет, это имена отца и деда легко открывают перед ним двери высоких кабинетов. А вот остальным молодым талантам приходится пробиваться по жизни самим, и далеко не каждому это удается. Так что у меня возникает непреодолимое желание щелкнуть этого золотого мальчика по носу и опустить его с небес на землю.

– Ну, не всем же кино снимать и заработанные народом деньги тратить.

– На что намекаешь? – тут же настораживается Андрон.

– Почему намекаю? Я говорю открытым текстом: денег на кинематограф тратится в стране много, но результат оставляет желать лучшего. А вот писатели, драматурги и поэты может, и не ловят звезд с неба, но хотя бы обходятся государству недорого – практически по цене писчей бумаги.

– Тебя послушать, так у нас и фильмов нормальных нет! – начинает с пол оборота заводиться Качаловский.

Его прерывает возвращение Юльки. Блондинка выставляет на стол бутылку армянского коньяка, несколько маленьких рюмок и блюдечко с дольками лимона. Кокетливо поправляет волосы и вопросительно смотрит на гостей – словно ждет их одобрения. Качаловский галантно целует ей руку и по-хозяйски открывает коньяк. Лева возмущенно переглядывается с Димоном. Да уж… скромностью здесь точно не пахнет. Но мой предостерегающий взгляд останавливает открытое возмущение друзей.

– Почему же, есть у нас хорошие фильмы – возвращаюсь я к предмету нашего спора. – Вопрос в другом: сколько и какие из них войдут потом в золотой фонд советского и мирового кино? Пленку и деньги-то потратить дело нехитрое, а создать фильм на все времена…

– Это уж как получится! – скалится Андрон – Ну, что, за знакомство… поэты?

Поднимаем рюмки, по-мужски скупо киваем друг другу, синхронно закидываем в себя обжигающий алкоголь, завершая ритуал долькой лимона.

– Слушай, а шикарно у нас студенты живут! Огромная дача в творческом поселке, Волга у ворот, в коньяке и шашлыке себе не отказывают – ерничает Качаловский, обращаясь к скромно молчащему другу.

Я же смотрю на них, слушая Слово внутри себя. Да, пока еще они, пожалуй, друзья. Хотя эту дружбу скорее можно назвать творческим союзом. И соперничеством. Осознают масштаб творческой личности рядом с собой и отсюда настороженное, пристальное внимание за успехами друг друга. Написали вместе несколько сценариев, сняли по хорошему фильму на волне общего для них отрицания прежнего кинематографа, и теперь стоят на пороге идейного расхождения. Слишком по-разному видят они свой путь, и слишком разные они по характеру – эти два Андрея. Да, оба – личности увлекающиеся, талантливые, упрямые, но вовсе не диссиденты в прямом понятии этого слова, а скорее уж непримиримые нонконформисты и вольнодумцы. А еще и авантюристы. Но Тарковский при этом нервный и обаятельный, а Качаловский более расчетливый и циничный. И ведь оба потом уедут на Запад, погнавшись за химерой свободы творчества.

– Все не так шикарно, как кажется – стряхиваю я с себя наваждение и продолжаю диалог – Дачу мы снимаем для нужд клуба. А деньги… да, деньги есть. Потому что я печатаюсь, а у ребят в театрах пьесы готовятся к постановке – на жизнь нам хватает.

– Печатаешься? А что именно и где?

– «Город не должен умереть». Слышали, наверное?

– Так ты Русин?! Тот самый Алексей Русин? – Качаловский изумленно откидывается на спинку скамейки и неверяще качает головой, рассматривая меня – Вот же бывают неожиданные встречи…

И не говори, парень, сам удивлен. Хотя… Абабурово – оно такое, кого здесь только не встретишь. Рядом же Переделкино.

– Подожди, так новый текст гимна тоже выходит ты написал?!

– Ну, да – скромно пожимаю плечами – Правда, это вообще случайно получилось, Хрущев меня особо и не спрашивал, хочу ли я публиковать этот текст. Тот самый случай, когда без меня меня женили.

Вот так и передай своему могущественному папашке – не виноватый я! Не собирался у него кусок хлеба с икрой отбирать, меня заставили. Даже не представляю, что бы со мной эта семейка сделала, если бы узнала, как я их обнес. «Город» ведь тоже не кто либо написал, а Юлиан Семенов – муж старшей сестры Андрона. И именно ему приписывают очень мудрые слова: «Кто контролирует прошлое – не растеряется в настоящем и не заблудится в будущем». Провидец! Вот просто про меня сказал.

Отношение ко мне после моих признаний кардинально меняется. На меня больше не смотрят со снисходительным прищуром, теперь уже только с интересом. Но все-равно не как на равного. Я для них скорее выскочка – диковинка. И это понятно – иногда яркий дебют автора первым же романом и заканчивается, сверкнула на небосклоне звездочка и погасла. Только у меня-то совсем другие планы. А пока молодые «мэтры» расспрашивают, как удалось раскопать такую интересную историю, искренне удивляются необычным совпадениям на «моем творческом пути».