– Ну, и кто тут блюет? – неожиданно открывается дверь, и в компании двух охранников к нам выходит Хрущев. Привычного румянца на лице Никиты нет, под глазами – мешки, дышит тяжело. Телохранители расступаются, но стволы автоматов не отпускают. Черт, а ведь среди них может быть тот самый «человек» Семичастного! Полоснет по нам всем сейчас очередью от бедра и привет. Я вытираю рукавом рубашки губы, сплевываю на пол – не до приличий сейчас.

– Блюю я, Никита Сергеевич. Первый раз сегодня стрелял в живых людей вот так… глаза в глаза.

Мезенцев молчит, Литвинов тоже. Хрущев хмурится.

– Говори. Только коротко.

Я замечаю за ремнем брюк Хрущева какой-то импортный пистолет. Этот применит оружие без раздумий.

– А чего говорить то? Возьмите вон диктофон – я тыкаю пальцем на одного из телохранителей с Филипсом в руке – И послушайте пленку, что я случайно записал у Брежнева во время подготовки мемуаров. Только один, там не для всех информация.

– Ты проверил? – Хрущев переводит взгляд на главу своей охраны. Литовченко, молча, кивает.

1-й секретарь ЦК КПСС забирает диктофон и уходит. Мы стоим, ждем. Литовченко не выдерживает, дает команду позвать уборщиков. Приходят две пожилые женщины в серых халатах, с ведрами. Начинают швабрами убирать мое художество. Я краснею от неловкости, но они кажется и не к такому привыкли – спокойно убирают и также спокойно уходят.

Наконец, из двери выглядывает Хрущев. Он стал еще бледнее.

– Никифор Трофимович, зайди.

Литовченко уходит, мы продолжаем ждать. Еще четверть часа, возвращается глава охраны. Он мрачнее тучи, держит в руке пистолет.

Дает короткую команду сотрудникам – Верните товарищам оружие.

Телохранители удивленно переглядываются, но дисциплинированно передают нам наши ТТ. Я свой сую за ремень как Хрущев.

– Заходите, Никита Сергеевич ждет вас.

Мы входим вовнутрь небольшого зала, по периметру которого стоит мягкая кожаная мебель – кресла и диваны. На низких журнальных столиках лежат газеты и журналы, в том числе – зарубежные. Вижу даже англоязычную прессу. Есть в этом зале и небольшой открытый бар с бутылками и бокалами. А вот окон здесь нет.

– Товарищи – Литовченко мнется, оглядывается на Хрущева, который в прострации сидит в одном из кресел, поглаживая Филипс на коленях – В ближайшее время… Вы – охрана Никиты Сергеевича. До тех пор, пока я не вызову из Кремля резервную смену.

– Я хотел предложить то же самое – спокойно соглашается Мезенцев. – Только заберите у телохранителей и дайте нам автоматы. Предатель может открыть стрельбу – с одними пистолетами мы не отобьемся. Никита Сергеевич, нужно бы вызвать в аэропорт мобильную группу дзержинцев.

Хрущев не отвечает, сидит с застывшим взглядом. Я понимаю, что 1-й секретарь в ауте. Он уже не поглаживает Филипс – просто бессмысленно щелкает клавишами. Иду в бар, выбираю бутылку водки. «Московская особая» в экспортом варианте. Захватив стакан для минералки, направляюсь к Хрущеву. Скручиваю «Особой» голову, наливаю стакан до половины.

Перед тем как отдать стакан, сам прикладываюсь к бутылке. Водка огненной струей проваливается в желудок, я крякаю, пытаюсь восстановить дыхание. Из глаз льются слезы, но сразу становится легче.

Глядя на меня, Хрущев тоже прикладывается к стакану, выпивает «белую», не поморщившись.

– Что с зятем? – глава государства, наконец, оттаивает.

– Сердечный приступ. Сразу как услышал что на пленке.

– Дочка звонила из больницы, плакала. Врачи пока ничего не говорят.

– Никита Сергеевич – в наш разговор решительно вмешивается Мезенцев – Надо спешить. Пока полковник Литовченко разоружает смену, требуется по ВЧ позвонить Шорникову в Кремль и Корженко в дивизию Дзержинского. Павел Евсеевич должен срочно направить к нам усиленную роту и дать людей для ареста заговорщиков.

Я смотрю на Литвинова – у того глаза на лоб лезут. Он же так и не в курсе всего происходящего. Но парень держится молодцом.

Начинается суета. Литовченко уходит и почти сразу возвращается с автоматами. Мы с лейтенантом баррикадируем дверь, сдвигаем от стен диваны. Устраиваем несколько огневых точек, раскладываем на подлокотниках магазины с патронами. Водка ударяет мне в голову, возникает страстное желание «продолжить банкет».