Арт показал мне переплетенный в кожу фолиант, на форзаце которого красовалась гравюра с изображением гигантского спрута, схватившего щупальцами корабль. Перелистывая страницы, он время от времени читал мне самые интересные, по его мнению, места. Сначала я слушала только из вежливости — а куда деваться? Но потом описания всяких загадочных бестий все-таки меня заинтересовали. Да и голос Арта, пусть не такой чарующий, как у Арниса, был довольно приятным.

Мы так увлеклись, что и не заметили, как начался новый день. Лэрга зашла пожелать нам спокойной ночи, и Арт тут же потребовал доставить ему несколько чистых писцовых книг, чернил и перьев, чтобы приступить к составлению каталога.

— Вижу, что твой кот даром есть хлеб не будет, — улыбнулась она. — Мышей, кстати, у меня нет, так что, считай, ты работаешь за двоих. Отправлю Иттона в город, пусть купит все необходимое.

Ближе к утру я задремала, и, уже погружаясь в сон, слышала шорох книг, которые Арт снимал с полок, и шелест страниц. И даже успела подумать, что свет, поднимающийся снизу, от камина и стоящих на полу подсвечников, делает его лицо загадочным и таинственным.

Проснулась я от не слишком нежных прикосновений.

— Скоро рассвет, Мари, — Арт принес меня в гостиную и посадил на кресло. — Пора. А меня кот ждет. То есть, конечно, не ждет совсем, но пойду к нему.

Окна комнаты выходили на запад, поэтому было еще темно. Но вот на востоке, невидимо для меня, солнце выбралось за горизонт, и я снова превратилась в полупрозрачное облачко, поднявшееся над жабьей тушкой. Облачко сгустилось, уплотнилось — все, можно было одеваться. Из всей ежедневной человеческой рутины мне осталось только это, и больше ничего.

Я взяла в руки жабу, сидящую в кресле, и снова, как в ту ночь в хранилище, почувствовала к ней симпатию и жалость на грани слез.

— Бедная ты, бедная, — я погладила ее по спине. — Жила своей жабьей жизнью, и вдруг тебе навязали меня.

Это действительно было очень странное ощущение, и я в полное мере поняла слова Арта — каково это, держать в руках свое тело. Она посмотрела на меня печально, словно понимала, о чем я говорю. Как знать, может, и правда понимала?

Днем камины в доме не топили, потому что и так было достаточно тепло, поэтому я устроила жабу в темном уголке подальше от сквозняков. И подумала, что надо будет вынести ее в сад — пусть прогуляется и поохотится.

Арт сидел посреди библиотеки и намывал морду лапой. Вокруг громоздились стопки книг, разложенных по темам. Казалось, что их страшно много, а ведь это было содержимое всего трех нижних полок одного из шкафов. Услышав мои шаги, Арт бросил свое занятие и принялся усердно тереться об мои ноги, громко мурлыча.

— Пользуешься моментом? — усмехнулась я и взяла его на руки.

Он обхватил мою шею лапами и начал осторожно покусывать мочку уха. Надо же, какие нежности!

— Пока Лэрга не проснулась, давай помогу тебе немного, — я опустила его в кресло. — Читать не умею, поэтому буду просто пыль вытирать. Жаль, пылесоса нет. Это такая вещь, которая сама пыль убирает. Бак с трубкой, засасывает ее внутрь. У нас вообще много таких штук, которые всякую работу вместо людей делают. Посуду, например, моют. Стирают.

Арт покачал головой, всем своим видом показывая: чего вы только не придумаете, лишь бы не работать. Хотя у Элии, кстати, платья сами расстегивались и застегивались.

Я принесла с кухни тряпки и принялась за работу, беседуя между делом с Артом. Беседа это, конечно, была больше односторонней. Я что-то рассказывала или задавала вопросы, на которые он мог ответить «да», «нет» или «не знаю». Так незаметно время подошло к обеду. Лэрга уехала по делам, я вынесла жабу в сад и присела на ступеньку крыльца, наблюдая, чтобы не уползла далеко. Арт пристроился рядом, греясь на солнышке.

День выдался чудесный: тихий, теплый. Но — словно по контрасту — на душе у меня после слов Арниса была такая чернота, хоть вой. Почти как в тот день, когда Вадим на планерке раздал приглашения на свадьбу. Тогда мне не помогли ни еда, ни секс, ни выпивка, а тут и возможности такой не было. Я даже не могла пойти в спортзал и отпахать пару часиков до полного изнеможения, чтобы упасть и ни о чем не думать. Иными словами, мне было недоступно ничего из того, что может хоть как-то заглушить душевную боль, отвлечь от нее.

Но, с другой стороны, такая боль у человека всегда вызывает телесные реакции, потому что все слишком тесно связано. Эфирная оболочка от этого была избавлена, да и телу жабы страдания моего сознания были не понятны. И все-таки я хотела хоть как-то отвлечься, потому что без конца прокручивала в память вчерашнюю сцену. И цеплялась за сказанное Лэргой: «Сейчас в нем говорят злость и досада. Возможно, потом он пожалеет о своих словах».

Я прекрасно понимала, что это глупо и бессмысленно. Что Арнис действительно показал себя во всей красе и никаких иллюзий на его счет у меня быть не должно. Но где-то в самой-самой темной глубине сидел крохотный червячок, который отчаянно надеялся, что ведьмы все-таки узнают, как превратить эфирное тело в настоящее, и тогда…