Шрифт:
– Я не знаю вас с детства, – сухо сказал писаный, но при этом какой-то безжизненный красавец. – Но… поскольку вы все равно приехали…
Кате пришлось проглотить и это «все равно»: будто ее два часа кряду отговаривало все семейство Антипенко, а она тем не менее приперлась! Да еще и на ночь глядя!
– Я все равно приехала, – подтвердила она. – Я – близкая Наташина подруга. Очень близкая. Все равно как член семьи. – Тут она, конечно, слукавила, никакой она не член семьи… и даже не двоюродный! Но нужно же как-то сломать эту преграду, иначе этот Илья так и уедет, ничего никому не сказав. – К тому же вы ведь собирались пойти в полицию. Хотя вам явно не хочется туда идти. Потому что вы думаете, что от нас не будет никакой пользы. Даже от меня, хотя у меня, смею вас заверить, вполне приличные профессиональные навыки. И вы приехали сюда, потому что вас что-то очень волнует. Иначе бы вы остались в том положении, в котором были. Потому что вы предпочитаете не копать, когда можно не копать. Значит, случай крайний?
– Да. – У него был такой вид, будто он собирался прыгнуть в ледяную воду. – Вы очень хорошо выразились. Случай крайний. Мою жену пытаются убить.
– Еще немного – и я сама попытаюсь ее убить! – заявила Катя в понедельник, с отвращением отпихивая как можно дальше от себя очередные требования Сорокиной. То, что прислала Маргарита Пална, вообще уже не лезло ни в какие рамки!
– Да?.. – рассеянно осведомился Бухин.
– Да! – припечатала Катя.
– Екатерина Александровна, поскольку я заехала в Управление, то подумала, почему бы нам не обсудить наши дела…
– О-о-о… – сквозь зубы еле слышно застонала служащая убойного отдела.
Важняк Рита Сорокина бочком протиснулась в кабинет, плюхнула свою объемистую суму прямо на стол старлея Скрипковской и извлекла из оной очередную стопку предписаний, версий и планов на всю ее, Катину, оставшуюся жизнь. Так, по крайней мере, Кате показалось.
– Ну, – проворковала пришедшая почти нежно, поскольку сегодня явно была в духе, – что там у нас прорисовывается?
– Хорошо… – выдохнула Катя. – Если уж на то пошло, я вам доложу, то есть обрисую начистоту, Маргарита Пална… Угу! Вот это, вот это и вот это, – она размашисто пометила желтым маркером, – вообще полный бред, и я этого делать не буду! Потому что не желаю зря государственные деньги тратить! Вот этот пункт, – она указала на подчеркнутое зеленым, – опасен для моей жизни, здоровья, карьеры и психики, и этим я тоже ни в коем случае заниматься не стану! Ну и, наконец, вот это, главное! – Катя с наслаждением провела жирную черту ядовито-розовым: – Вот! На это вы, как мне кажется, возлагаете особые надежды! Однако смею заметить, что данное деяние подпадает аж под три статьи Уголовного кодекса, причем виноватой окажусь именно я, и поэтому это я тоже не буду выполнять! И последнее: если бы даже я пошла на все эти противоправные действия оптом или в розницу из каких-либо непонятных мне соображений, то все равно собранные таким манером доказательства никак не могли бы фигурировать в суде! И любой мало-мальски грамотный адвокат от всего этого беззакония и камня на камне не оставит!
Мадам важняк взирала на взбунтовавшийся приданный ей низший состав с таким изумлением, что, кроме невнятного шипения, не могла издавать больше ничего. Скрипковская! Скрипковская, черт побери! Которая сама лезла затычкой в такие противоправные бочки, только чтобы помочь доказать и наказать, вдруг разговаривает с ней не как сотрудница и временами даже сообщница, а… как какая-то бюрократка-проверяющая, по-другому не скажешь!
– Катерина, ты с ума сошла?! – выдохнула она наконец.
– Точно! – подтвердила Катя. – Сошла! И теперь буду делать все, как положено! Если не могу найти свидетельства преступления, то фабриковать их точно не стану! Если преступник умнее нас, пусть гуляет!
– То есть как это, – взвилась Сорокина, – гуляет?!
– Пешком! Дышит свежим воздухом! На каруселях катается!
– У тебя, Скрипковская, с головой явно не в порядке! – Прокурорская дама вскочила со стула и, сметая на пол все подряд, рванула к себе имущество.
– Точно. С головой у меня не в порядке! – согласилась Катя. – У меня по этому поводу даже справка есть! И если у вас все, – она собрала с пола разлетевшиеся листки, тщательно отобрала те, что принадлежали Сорокиной, и вручила их по адресу, – если все, то у меня еще куча других дел!
– Угу! – Следователь не глядя впихнула все внутрь. – Ладно! Я сейчас пойду к вашему начальству и…
– Именно этого я и хочу! – парировала Катя. – Чтобы это все увидело начальство! Чем незаконным вы меня склоняете заниматься!
– Ну и к чему такому незаконному она тебя склоняла?
– А ты что, сам не прочитал?
– Ну… она мне особо не показывала, но орала так, что до самой проходной слышно было! А потом рапорт накатала. На, полюбуйся!
Катя, вовсе не уверенная в том, что она хочет это читать, нерешительно взяла с лысенковского стола три убористо исписанные странички. Ого, ничего себе Сорокина на нее нажаловалась! Вот это да! Подробно, обстоятельно, с перечислением по пунктам всех Катиных промахов, начиная с той поры, как она пришла сюда практиканткой и с Сорокиной даже знакома не была! Ну и, соответственно, полрапорта занял список собственных регалий и заслуг, а то, что они, заслуги, у нее, важняка Сорокиной, имеются, это уж всякий знает! Как и промахи у невыносимой, неисполнительной, ленивой, тупой, слепой, безрукой и некомпетентной старлея Скрипковской, которая теперь к тому же еще и Тодрия! Между строк так и читалось, что с нее надо снять погоны, в судебном порядке отобрать все полученное за время службы жалованье, а потом еще и публично высечь розгами, чтобы другим неповадно было!
– Кто б сомневался в моем несоответствии!.. – буркнула Катя, задетая за живое, и брезгливо бросила докладную Сорокиной на начальственно блестящую столешницу. – И что теперь? Тебе еще один рапорт нужен? Об увольнении? Ладно, я готова!
– Я не готов! – припечатал Игореша, в этот момент до невозможности похожий на одного из своих любимых индюков: такой же надутый и недовольный. – Ты что, не могла сделать вид, что стараешься, а потом отписаться как-нибудь?
– Я не привыкла как-нибудь! – огрызнулась она. – Но если ты настаиваешь, могу накатать любую фигню под твою диктовку и ответственность!
– Кать… – Лысенко прекратил изображать из себя сокрушенное руководство и тут же потерял всякое сходство с фамильной птицей. – Я понимаю, что ты права на все сто, но и ты ж меня пойми! Мне тут, – он плавно обвел рукой кабинет со статусными регалиями, – ой как непросто! Кручусь… и нашим, и вашим! А ты нашла с кем свару затевать. С Сорокиной! С ней ссориться все равно что снотворное со слабительным пить: и не выспишься, и в дерьме по уши будешь!
– Уже… – тяжело вздохнула Катя, осознав глупость совершенного шага. И с прокуратурой поцапалась, и Игорешу подставила! А тут еще до кучи и непонятное дело с Наташкиным родственником! – Ладно, – со вздохом сказала она, – давай мне эти… сорокинские движения мысли. Буду думать, как что-нибудь выкрутить!