Вбивая подошвами грубых солдатских ботинок в глину стреляные гильзы и израсходованные обоймы, Мирошник осторожно выглянул из ячейки. Пока, вроде, тихо — откатились, твари, раны, небось, зализывают. Сдюжить-то они сдюжили, вот только на сколько их еще хватит? Если командование не пришлет подкрепление, кисло им станет, ой кисло…

Поправив сползающую каску, сержант отставил в сторону винтовку и крикнул, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Витька где, мужики? Видал кто?

— Отвоевался твой сосед. Жаль, пацаненка. Как обстрел закончился, он на бруствер вылез, ну и пулю поймал. Прям в сердце. Хоть не мучился.

Мирошник тяжело опустился на дно ячейки, отчего-то вдруг ставшей похожей на могилу. Все-таки, правильно на германской делали, что окопы рыли, еще и с подбрустверными «крысиными норами». А то сидишь тут, как… Сержант зажмурился. Витька, Витька, что ж мне мамке-то твоей теперь сказать? Не уберег? Да при чем тут это? Он до вчерашнего дня и вовсе не знал, что в одну роту с соседским пацаном попадет. В чем его вина? А с другой стороны? Он-то бывалый, повидал кое-чего, и на империалистической, и на гражданской. Шансов у них маловато, считай, что и вовсе нету — по любому отступят, вопрос только, когда. А значит, безымянным пацанчик останется, вчера целую беседу с дурнем провел — ни в какую. Не буду, мол, медальон заполнять — и все тут. Мол, мужики сказали, примета плохая… Прикопают после боя, победители херовы, да и дело с концом…

Словно на что-то решившись, Мирошник торопливо вытащил из брючного кармашка собственный «смертник», решительно крутанул ребристую крышечку. И хорошо, что не заполнил раньше, вот сейчас, вот буквально пару минут бы ему. Адрес да личные данные-то Витькины известны, успеть бы до новой атаки только…

Южное небо, иссушенное зноем недавнего лета и поблекшее, словно подкрашенная синькой, но уже изрядно застиранная простынь, со стоном пропустило сквозь себя зловещую стальную каплю, готовую превратиться в сотни горячих бритвенно-острых смертей. Выронив химический карандаш, сержант дернулся было в угол ячейки, но на каком-то подсознательном уровне понял, что уже ни к чему. Смысла нет. Эта мина — его.

Невысокий султан взрыва всколыхнул землю, разбрасывая вокруг прекратившего свое существование окопчика то, что еще мгновением назад было сержантом Борисом Мирошником, и опал, пыльной волной растекаясь по земле…

…Неистовая сила тротила впечатала в стенку бывшей ячейки покореженную трехлинейку — ее найдут лишь через шестьдесят восемь лет. Как и то немногое, что останется от одного из безвестных героев давным-давно отгремевшей войны. Еще найдут россыпи гильз, растоптанные обоймы, пробитую осколком каску, пару неизрасходованных гранат и раскрученный бакелитовый футляр «смертного» медальона.

Впрочем, всё это уже не будет иметь никакого значения…

— Жалко того, последнего, да? — Ритка затянулась сигаретой и отправила ее в костер. — Ни одной целой косточки. И каска вся дырявая. Прямое, да, мальчики?

— Угу, — давешний «крапчатый» длинно сплюнул куда-то в ночь, за пределы освещаемого костром круга. — Мина, мы хвостовик нашли, в стенке застрял. Итальянская. Самое обидное, медальон при нем был, но почему-то открытый. И карандаш. Погнил, конечно, но можно было понять, что такое — стержень остался. Странно, он что, свою анкету прямо во время боя заполнял, что ли? Непонятно…

— Ох, ребята, семь лет в отряде, а все привыкнуть не могу… Леш, водка еще есть? Так налей. И это, спой чего-нибудь, а? Помнишь, ты в прошлом году пел, ну эту, про воронку? Иванкин, что ль, написал, тот, что книгу издал про наших ребят, поисковиков?..

— Ивакин, — буркнул поисковик, подтягивая к себе видавшую виды гитару. — Ладно, спою. Но потом твоя, Марго, очередь… попробуй отказаться…

…Я сидел в нескольких метрах от раскопа и курил, втихаря прикладываясь к потертой, давно потерявшей былой эмалевый лоск, фляжке. Нет, не из раскопа, что вы — просто старой советской фляжке годов шестидесятых, еще в детстве подаренной мне покойным отцом.

Вечернее солнце лениво клонилось куда-то за бескрайнее колхозное поле и окаймлявшие его деревья лесопосадки, вдоль которого (да и по которому, если уж честно) проходила в сорок первом линия обороны Одессы. Одна из линий ее обороны. На сегодня работы были завершены — кое-кто еще шурфил, надеясь наткнуться на ненайденную ячейку, но в принципе можно было идти отдыхать. День вышел неплохим, пятеро найденных — вполне нормально. Последний, правда, оказался буквально весь перемолотый, уместившийся в два ржавых патронных цинка, но какая разница? Ведь наш.

Вздохнув, я потряс флягу, в которой оставалось еще грамм двести, в аккурат, на завтра, и щелчком выбросил окурок, целясь подальше от раскопа. Бросать окурки где-то поблизости я не могу. Просто не могу.

В последний раз оглядев раскоп — ребята уже укрыли найденные за сегодня останки брезентом и присыпали до утра землей — я двинулся в сторону лагеря, идти до которого было не больше километра. Однако, уже выйдя на дорогу, внезапно остановился и оглянулся, отмахнувшись от удивленно глянувших на меня поисковиков — не ждите, мол, догоню.