Хотя под влиянием старшего друга Ду Фу увлекся даосизмом, вместе с Ли Бо собирал целебные травы, встречался и беседовал с отшельниками, он до конца дней остался по преимуществу конфуцианцем. Для приверженцев учения Конфуция, философа VI - V вв. до н, э., человек - это прежде всего существо общественное, поэтому конфуцианцы наставляли людей в том, как жить в обществе, семье, государстве, как разумно и гармонично устроить свою жизнь. Если даосы (а вместе с ними и последователи буддийского учения, распространенного в Китае не менее широко, чем даосизм) стремились заглянуть в глубины человеческого "я", постичь внутреннюю сущность человека, охотно отдавались во власть фантазии и смутных грез, слыли безумцами и чудаками, то конфуцианцы были людьми более трезвыми и практичными, что, впрочем, не мешало их тонкому чувству красоты и умению ценить радости жизни. Одно из главнейших понятий в конфуцианстве - "любовь к человеку" (покитайски "жэнь"). Конфуций ныразил ее смысл почти теми же словами, что и философы Древней Греции: не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой. Китайский философ верил в доброе начало в человеке, полагая, что нарушение равновесия между добром и злом способно вызвать засуху, наводнения и другие природные бедствия. Именно доброта и любовь стали основой конфуцианских убеждений Ду Фу, который посвятил им и свою жизнь, и свою поэзию. Сравните строки двух стихотворений. ...Гора Пэнлай Среди вод морских Высится, Говорят. 15 Там в рощах Нефритовых и золотых Плоды, Как огонь, горят. Съешь один И не будешь седым, А молодым Навек. Хотел бы уйти я В небесный дым, Измученный Человек. (Ли Бо. Без названия) ...Не то чтоб не хотел Уйти от шума, А жить, не зная Горя и тревог, Но с государем, Что подобен Шуню, Расстаться добровольно Я не мог... (Ду Фу. "Стихи в пятьсот слов о том, что было у меня на душе, когда я направлялся из столицы в Фэнсянь") Такие образы, как таинственная гора Пэнлай, на которой, согласно легенде, растут волшебные персики долголетия, могли явиться воображению только даосского поэта, и 16

Ли Бо с истинно отшельническим пафосом говорит о желании "уйти в небесный дым", чтобы избавиться от земных мучений. Иные стремления владеют Ду Фу, хотя он не скрывает, что и его подчас посещают мысли об отшельническом уединении (" Не то чтоб не хотел/Уйти от шума..."). Отшельничество влечет Ду Фу, как и всякого средневекового китайского поэта, для которого природа, тишина "гор и воде, чашка зеленого чая, заваренного на прозрачной воде горного ручья, любимые книги в изголовье кровати - необходимые спутники вдохновения. Но при этом Ду Фу остается верен долгу строгого конфуцианца, не позволяющему мечтать о заоблачных далях горы Пэнлай. У поэта своя мифология конфуцианская, недаром он упоминает древнего императора Шуня, которого и Конфуций и его последователи считали примером идеального правителя. И Ду Фу видит собственное призвание в том, чтобы верой и правдой служить государям, подобным Шуню. Каждая эпоха по-своему выражает понятия патриотизма и гражданского долга, и точно так же, как за стремлением Ду Фу служить своему государю скрываются искренние гражданские чувства, глубокая любовь к родине и скорбь за ее судьбу, содержание его лирики оказывается шире тех или иных конфуцианских идей. Ду Фу - поэт удивительного богатства, разнообразия и полноты жизни. Он словно обладал магическим даром превращать в поэзию все, что он видел, не считаясь с установившимися канонами красивого и поэтичного. Ду Фу искал поэзию в пыли проселочных дорог, на деревенских улицах, среди кварталов бедноты и воинских поселений. Для него поэтичны самые будничные вещи - игры уличных мальчишек, крестьянский труд, моления в храмах, торговля на рынках и т. д. Он не боится покоробить слух иного знатока "грубостью" и "простонародностью" своих стихов, и оказывается, что эта поэзия не уступает по 17

магии воздействия той, которая воспевает безмятежн ую тишину "садов и полей", безмолвие "гор и вод". В стихах Ду Фу есть, все, что мучило и угнетало, восхищало и очаровывало миллионы китайцев. Словно гигантское зеркало они отражают и прошлое, и настоящее, и будущее нации. Вся страна - во времени и пространстве как бы встает со страниц его книг: стихи Ду Фу недаром называют "поэтической историей", а самого поэта сравнивают с летописцем. "Чанъань - как и шахматная доска..." - написал однажды Ду Фу, и действительно, поэт словно бы обладал способностью видеть, вещи с птичьего полета, охватывал взглядом города и поселки, кажусциеся крошечными клеточками на шаххматной доске. Точно так же столетия подчас сжимались для него в едиными миг, и воображение, выхватывая из прошлого имена и события, словно лучом волшебного китайского фонаря освещало их причудливым светом. Труд летописца упорный и кропотливый, и поэтому Ду Фу - созидатель. Его строки как будто бы вырезаны в мастерской гравера и хранят тепло умелых рук. Вот почему Ду Фу так любит искусно сделанную вещь, ценит вложенное в нее мастерство. С проникновенной силой воспел он китайскую архитектуру: башни и пагоды, сады и парки, павильоны и дворцы. Он понимал и чувствовал живопись, музыку и каллиграфию, и даже искусство лодочников, переправляющих через реку, вызывало его восхищение. Ли Бо - поэт иного склада. В его руках трудно вообразить резец гравера, потому что вдохновение поэта спонтанно, сиюминутно, подчинено даосскому принципу "самоестестаенности" (по-китайски "цзы жань"). Ли Бо берет кисть лишь в моменты высшего поэтического озарения, высшего взлета фантазии, чтобы стихотворение - готовое от первой до последней строки - легло на бумагу. Поэта манит не столько будничное и обычное, сколько "удивительное" и 18 "необычное": редкие камни, причудливо изогнутые сосны, странные очертания гор, таинственный свет луны. Воображение Ли Бо с готовностью откликается на загадочные ночные звуки - шум ветра, крик обезьян, и поэт уходит "искать удивительное", поднимаясь высоко в горы или углубляясь в чащу леса. "Удивитепьное" для Ли Бо - это некая грань, на которой видимый мир вещей и явдений соприкасается с невидимым миром, тот барьер, который надо преодолеть, чтобы оказаться в волшебной стране. На грани "удивительного" поэт ощущает родство со всей вселенной, такой необъятной и в то же время способной уместиться на его ладони. Космический поток бытия подхватывает поэта, и тогда все становится единым и вечным - деревья, травы и сам Ли Бо. Природа отвечает поэту тем же, с чем он обращается к ней: она видит и слышит, чувствует и понимает. Плывут облака Отдыхать после знойного дня, Стремительных птиц Улетела последняя стая. Гляжу я на горы, И горы глядят на меня, И долго глядим мы, Друг другу не надоедая. ("Одиноко сижу в горах Цзинтиншань") Многие китайские поэты и художники, воспитанные в традициях буддизма и даосизма, стремились к состоянию "отсутствия Я" (такое понятие часто встречалось в философских текстах) и, создавая стихотворение или картину, стирали знаки собственной личности, гасили свои чувства и мысли. Ли Бо (точно так же, как и Ду Фу) - не из их числа. Пылкий, романтичный, необузданный, он подчас дохо19

дит до эгоцентризма в выявлении собственного Я, не смущаясь самых "взвинченных" гипербол. Китайские критики со снисходительной улыбкой принимают заверения поэта в том, что его седые волосы свисают на три тысячи (! ) саженей; а некоторые из исследователей даже называют Ли Бо "хвастливым, грубым, распущенным, безответственным и лживым". Подобные оценки возникают от недопонимания особенностей китайского средневекового эгоцентризма или, вернее, понимания его на современный западный лад. Между тем в Ли Бо воплощен национальный характер чудака и романтика, всем своим поведением протестующего против догм официальной морали. Ли Бо и Ду Фу обращались ко многим жанрам средневековой словесности - не только поэтическим, но и прозаическим. В традиционном Китае не существовало резких различий между стихами и прозой на классическом литературном языке (зато резко различались классическая и простонародная литературы), и некоторые жанры - к примеру, длинные описательные "оды" - можно в равной мере отнести и к прозе и к поэзии. Ли Бо и Ду Фу оба отдали дань красочному многословию старинной "оды", но прославились они прежде всего своими стихами. Само китайское слово "стихи" ("ши") происходит от названия одного из древнейших поэтических памятников - " Книги песен " ("Ши цзин"), и, таким образом, оно как бы освящено авторитетом многовековой традиции. Во времена династии Тан традиционные формы стиха сохранялись и поэты охотно ими пользовались, создавая произведения простые и безыскусные, близкие по духу народной песне. Но наряду со "стихами старой формы" танские поэты активно осваивали и "современную форму стиха", более напряженную по своей структуре, требовавшую соблюдения строжайших правил рифмовки, параллелизма (средние строки стихотворения 20

как бы зеркально отражали друг друга), чередования тонов (в китайском языке каждый иероглиф произносится определеяным тоном - ровным, падающим или восходящим, и теоретики "современной формы" призывали поэтов подбирать слова с таким расчетом, чтобы в строке возникал законченный музыкальный рисунок и стихи словно бы пелись на заданную мелодию) . Оба наших поэта мастерски владели "современной формой стиха", - их отточенные четверостишия и восьмистишия по своей завершенности и строгой упорядоченности всех элементов не уступают знаменитому итальянскому сонету. Не менее искусно они обращались и с формой древней народной песни; особенно это касается Ду Фу, чьи "стихи старой формы" произвели настоящий переворот в китайской поэзии. Согласно традиционному взгляду на народные песни, сформировавшемуся еще во времена "Ши цзина", в них звучал голос народа - вот почему императорами династии Хань (III в. до н. э.
– III в. н. э.) была учреждена специальная Музыкальная Палата, занимавшаяся сбором и систематизацией песенного фольклора. Правители Китая судили по песням о настроениях среди своих подданных, и Ду Фу как бы воспользовался этим традиционным жанром, чтобы рассказать о народных бедах и тяготах. Поэту удалось сплавить форму древних песен с острейшим современным содержанием, насытив их приметами дня, живыми и образными деталями. Вот, например, слова одного из персонажей "Песни о боевых колесницах", воина, посланного на бессмысленную войну с тибетцами: Стон стоит На просторах Китая А зачем Императору надо 21

Жить, границы страны Расширяя: Мы и так Не страна, а громада... (Пер. Л. Гитовича) У Ли Бо и Ду Фу различные поэтические стили, и хотя к китайской поэзии вряд ли применимо определение "стиль - это человек" (точнее было бы сказать: "стиль это традиция"), индивидуальность каждого из поэтов посвоему выразилась в их творчестве. Ли Бо - поэт яркого, романтичного, экспрессивного стиля, особой словесной утонченности, фантастических образов, отображающих не столько мир вещей, сколько "вторую реальность" воображения. Точность языка у Ли Бо не внешняя, а внутренняя. В выборе слов им руководит мгновенный интуитивиый импульс, внезапная догадка, прозрение - поэтому кажется, что он всегда спешит, торопится в боязни не успеть за словом. Ду Фу более основателен в работе над языком, более рационалистичен, более точен во внешних деталях. Он поэт "первой реальности", хотя воображение подчас уносит его в мир фантастических образов. Мастерски использует Ду Фу элементы разговорной речи, придающие его стиху - в целом выдержанному по всем классическим канонам - особую стилевую окраску. Изящнейший и утонченный в одних строках, он становится простым и грубоватым в других, как бы воссоздавая тот "Великий Ком" (понятие из древнекитайского трактата "Чжуанцзы") жизни, в котором простое и грубое соединено с возвышенным и прекрасным. ...В императорских дворцах средневекового Китая устраивались секретные кладовые, в которых хранились древние 22

сокровища, редкие и необыкновенные вещи. Поэзию Ли Бо и Ду Фу тоже можно сравнить с такой сокровищницей, но не секретной, а открытой для всех. Было время, когда Ли Бо и Ду Фу читали только на родине, теперь же - благодаря многочисленным переводам - их стихи известны во всем мире. Ли Бо и Ду Фу сравнивают с Шекспиром, Петраркой, Некрасовым, Тютчевым, их лучшие строки считают достоянием мировой культуры. Д. Б еж и н -----------------ЛИ БО -----------------I СТИХИ 0 ПРИРОДЕ -----------------В ГОРАХ ЛУШАНЬ СМОТРЮ НА ЮГО-ВОСТОК, НА ПИК ПЯТИ СТАРИКОВ Смотрю на пик Пяти Стариков, На Лушань, на юго-восток. Он поднимаетея в небеса, Как золотой цветок. С него я видел бы все кругом И всем любоваться мог... Вот тут бы жить и окончить мне Последнюю из дорог.

27 -----------------ХРАМ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ На горной вершине Ночую в покинутом храме. К мерцающим звездам Могу прикоснуться рукой. Боюсь разговаривать громко: Земными словами Я жителей неба Не смею тревожить покой. * ЛЕТНИМ ДНЕМ В ГОРАХ Так жарко мне Лень веером взмахнуть. Но дотяну до ночи Как-нибудь. Давно я сбросил Все свои одежды Сосновый ветер Льется мне на грудь. 28 -----------------НАВЕЩАЮ ОТШЕЛЬНИКА НА ГОРЕ ДАЙТЯНЬ, НО НЕ ЗАСТАЮ ЕГО Собаки лают, И шумит вода, И персики Дождем орошены. В лесу Оленей встретишь иногда, А колокол Не слышен с вышины. За сизой дымкой Высится бамбук, И водопад Повис среди вершин. Кто скажет мне, Куда ушел мой друг? У старых сосен Я стою один. 29 -----------------0 ТОМ, КАК ЮАНЬ ДАНЬЦЮ ЖИЛ ОТШЕЛЬНИКОМ В ГОРАХ В восточных горах Он выстроил дом Крошечный Среди скал. С весны он лЕжал В лесу пустом И даже днем Не вставал. И ручейка Он слышал звон И песенки Ветерка. Ни дрязг и ни ссор Не ведал он И жить бы ему Века. 30 -----------------Имя Юаиь Даньзю, близкого друга Ли Бо, известно тем, что император Сюаньцзун (712 - 756) ценил его познания в области "искусства продления жизни" и часто приглашал во дворец для бесед.
– ----------------СЛУШАЮ, КАК МОНАХ ЦЗЮНЬ ИЗ ШУ ИГРАЕТ НА ЛЮТНЕ С дивной лютней Меня навещает мой друг, Вот с вершины Эмэя Спускается он. И услышал я первый Томительный звук Словно дальних деревьев Таинственный стон. И звенел, По камням пробегая, ручей, И покрытые инеем Колокола Мне звучали В тумане осенних ночей... Я, старик, не заметил, Как ночь подошла. 31 -----------------Шу - древнее название обширной области, расположенной на территории современной провинции Сычуань. Покрытые инеем колокола - по преданию, эти колокола сами начинали звучать в осеннюю пору, когда в горах выпадал иней.
– ----------------ВЕСЕННИМ ДНЕМ БРОЖУ У РУЧЬЯ ЛОФУТАНЬ Один, в горах, Я напеваю песню, Здесь наконец Не встречу я людей. Все круче склоны, Скалы все отвесней, Бреду в ущелье, Где течет ручей. И облака Над кручами клубятся, Цветы сияют В дымке золотой. Я долго мог бы Ими любоваться Но скоро вечер, И пора домой. 32 -----------------С т р. 32. Весенним днем брожу у ручья Лофутань. Ручей Лофутань, протекающий по территории современной провинцйиШрцьси назван так в честь древней красавицы Ло Фу - героини поэмы "Туты на меже".
– ----------------ОДИНОКО СИЖУ В ГОРАХ ЦЗИНТИНШАНЬ Плывут облака Отдыхать после знойного дня, Стремительных птиц Улетела последняя стая. Гляжу я на горы, И горы глядят на меня, И долго глядим мы, Друг другу не надоедая. 33 -----------------ЗИМНИМ ДНЕМ ВОЗВРАЩАЮСЬ К СВОЕМУ СТАРОМУ ЖИЛИЩУ В ГОРАХ С глаз моих утомленных Еще не смахнул я слезы, Еще не смахнул я пыли С чиновничьего убора. Единственную тропинку Давно опутали лозы, В высоком и чистом небе Сияют снежные горы. Листья уже опали, Земля звенит под ногою, И облака застыли Так же, как вся природа. Густо бамбук разросся Порослью молодою, А старое дерево сгнило Свалилось в речную воду. Откуда-то из деревни Собака бежит и лает, Мох покрывает стены, Пыльный, пепельно-рыжий. 34