– Господин Линдсп Вохнесог, смотритель Рюдгксгафца, – представил его на меридианском языке Рагнер и перешел на лодэтский: – Линдспё, а ты схуднул, словно тощий кошелек… Почему не доедаешь? Дела в замке дрянь?

Линдсп пробормотал, что в Рюдгксгафце все доедают и дела вовсе не дрянь. А Маргарита догадалась, что Рагнер его обидел и даже не понял этого.

Далее Рагнер повел гостей направо, в соседнюю проходную залу, сказав, что из нее можно попасть в Большую гостиную и часовню. Была там и мраморная полукруглая лестница, сужающаяся кверху, – Рагнер и его гости по ней поднялись. На втором этаже, в новой проходной комнате, у лестницы на чердачные этажи, стояла очень красивая девушка семнадцати лет: голубоглазая, статная, с утонченными чертами лица и таким же медовым цветом волос, как у Линдспа. Она носила голубое платье, но не форменное: нежного цвета, с вышивкой у выреза и отложным воротником из атласного шелка. Рагнер бросился к красавице, крепко ее обнял, приподняв над землей, покружил и расцеловал ее в обе щеки. Незнакомка смеялась, а Маргариту, будто стрелой, пронзила ревность.

– Это моя Мирана! – сказал Рагнер.

– Рагнер, лучше я сама, – улыбаясь, заговорила на меридианском красавица. – Мона Мирана Вохнесог, – грациозно присела она, склонив голову, – прислужница Ее Величества, королевы Орзении Маргрэты I. А его Светлость, герцог Раннор, – мой второй отец, я же его сердешная дочь…

Маргарита выдохнула – согласно духовному закону, родство по сердцу между вторыми родителями и сердешными детьми равнялось кровному родству, ведь клятва давалась на святыне. А за кровосмешение – осквернение плоти, могли забить камнями, утопить в нечистотах, раздеть на улице или придумать иное крайне позорное наказание. «Ох, Рагнер, мог бы и упомянуть разок, что у тебя есть дочь по сердцу!»

– …Герцог Раннор, – продолжала тем временем Мирана, – милостиво заботился обо мне и братце, когда мы осиротели в раннем возрасте,– только этим объясняется вольность его манер.

– Цыпка петуха манерам учить будет?! – весело «вознегодовал» Рагнер. После он представил гостей, назвав Маргариту самой дорогой гостьей – и она оттаяла.

– Бабуля там? – в конце спросил Рагнер и кивнул влево на дверь.

– Ее Величество и герцогиня Раннор желают пообщаться с тобой наедине, – тихо ответила по-лодэтски Мирана. – И начать знакомство с твоими гостями за обедом.

– Что же… – вздохнул Рагнер. – Пусть так. Мирана, передай моей бабуле и супруге, что я навещу их позднее. Дорогие гости, – перешел Рагнер на меридианский язык, – обед здесь в три часа и одну триаду часа. За две триады часа до того спускайтесь в Большую гостиную – будем закусывать перед обедом. Сейчас отдыхайте от дороги. Кому надо, может спуститься в часовню или прогуляться по парку. Линдсп – в вашем распоряжении.

Айада пошла с Соолмой вверх по лестнице, а Рагнер повлек Маргариту к правой двери – и они оказались в просторной гостиной с синими фресками на стенах. За Синей гостиной оказался кабинет с зеркалами, за кабинетом – спальня. Маргарита увидела залу по размеру чуть меньшую, чем была предыдущая гостиная, а обставленную на порядок роскошнее.

Пышная, широкая-преширокая кровать, на какую можно было бы уложить десятерых, стояла на подиуме из красного дерева. Длинный приоткрытый занавес, изумрудно-зеленый с внешней стороны и золотой с внутренней, представлял кровать взору, словно декорации подмостков. Перед занавесом и тремя ступенями подиума, важничал золотистый круглый шатер, зеркала поблескивали со стен будто оконца, окна же расцвечивала красочная роспись; грандиозный камин из мрамора и яшмы подпирал потолок.

– Тоже наследство от брата? – спросила пораженная Маргарита. – И впрямь роскошно он жил…

– Нравится?

– Не знаю, – ответила она, трогая занавес и убеждаясь, что он из шелка и парчи. – Для девчонки с улицы лавочников это всё излишне богато… И распутно тоже, – добавила она. – Зачем нужна такая большая кровать?

Не отвечая, Рагнер подхватил ее на руки и уронил на перину – Маргарите почудилось, что ее опустили на облако. Рагнер упал рядом.

– Что теперь скажешь?

– Что с этого ложа я более никогда не встану… – восхищенно прошептала она.

Рагнер обнял ее, нашел ртом губы и припал жаркими поцелуями к ее шее.

– Подожди, – привстала она, высвобождаясь из его объятий. – Я же не просто так нарядилась, а для знакомства с твоей бабушкой.

Рагнер протяжно вздохнул.

– Познакомишься с ней перед обедом, не раньше… И не удивляйся, если она скажет какую-нибудь гадость. Похоже, сейчас она в гневе.

– Рагнер! – расстроилась Маргарита. – Я же говорила, что мне надо в другом доме пожить! Зачем всех злить?

– Надо злить, – серьезно ответил он. – Надо жалить, иначе, играя с ними по их правилам, мы не победим. Да надо разозлить так, чтобы старик Хильдебрант Хамтвир сам захотел развода для своей внучки, а бабуля не возражала. Сильно их надо изжалить, понимаешь?

Маргарита грустно улыбнулась, поджимая губы, тоже вздохнула и кивнула. Рагнер повалил ее на постель, и она уже не противилась тому, что ее раздевают, освобождают от покровов ее длинные волосы и нежную грудь.

Вдруг дверь резко распахнулась из кабинета, и порог переступила белая фигура – в просторном белом платье и белом плаще со шлейфом. Ни золота, ни узоров, никаких украшений на одеяниях не было – и такая нарочитая простота гласила о белом трауре, какой, в отличие от черного траура, вдовы не снимали до конца своей жизни. Белый платок обрамлял худое, морщинистое, суровое лицо; белая вуаль падала волнами из-под золотой короны. Каменья не раскрашивали этот венец – ребристое золотое кольцо символизировало венок из вереска, из какого выступали семь зубцов – как семь клыков от семи хищных зверей Орзении.