Шрифт:
– Гости? Какие именно, Сандер? Я не уверен, что смогу общаться с гостями. Я чувствую себя странно…
– Но ты должен!– радостно настаивал Коэн. – Это испытание! Я испытываю всех моих учеников! Некоторые сияют, как галактики… некоторые сгорают, как мотыльки в пламени! Просто помни: художник плавает в озере боли! Возможно, он сможет переродиться во что-то прекрасное, а, возможно, утонет! Ты утонешь – или пойдешь со мной?
Сандер вышел за дверь, Мартин поспешил за ним, несомый каким-то мощным внутренним зарядом энергии. Он не мог медленно двигаться, не мог медленно думать. Он был живой динамо-машиной.
«Неудивительно, что люди пристращаются к этому».
Мартин подумал об этом и тут же отогнал мысль прочь. Никакого дождя во время парада! И парадные барабаны гремели вокруг, пока он шел к репетиционному залу. Коэн уже телепортировался вперед.
Мартин словно катился на водных лыжах, двигаясь по освежающей, холодной воде, несомый мощным двигателем. Он вошел в дверь репетиционного зала, Художник уже был здесь, он прохаживался перед тремя людьми. Все трое были обездвижены, привязаны к металлическим рамам, соединенным между собой и стоявшим на маленькой репетиционной сцене….
Мартин видел все происходящее через тусклое стекло, через ментальные солнцезащитные очки, которые заставляли одни вещи сиять, а другие делали совсем незаметными. Все казалось нереальным, почти двумерным, как будто происходило с кем-то другим. Как в кино…
– Пожалуйста! – произнесла пышногрудая неряшливая женщина, ее каштановые волосы были уложены в стиле 20-х годов, волной. Она стояла на левой стороне сцены. – Отпустите меня! – пленница постоянно моргала, возможно, из-за того, что на одном глазу у нее отклеились накладные ресницы. На ней была порванная черная сорочка и только одна красная туфля.
В центральной рамке мужчина средних лет с белыми, выстриженными на макушке волосами, мотал головой из стороны в сторону от ярости и страха. Его костюм был подранным и окровавленным, его нос отек и кровоточил, опухший левый глаз не открывался. Третьим «гостем» Коэна оказался молодой человек в простой футболке. Его светлые растрепанные волосы, рыжеватая бородка и зеленые штаны невольно напомнили Мартину о Робин Гуде. По всем внешним признакам этот парень был либо пьян, либо под действием наркотика: он безвольно висел в рамке, что-то неразборчиво шептал, то и дело поднимал и опускал голову.
– Мы будем звать их Винкин, Блинкин и Нод 37 ! – продекламировал Коэн, прогуливаясь перед ними и хлопая в ладоши.
«Я был прав. Это точно кино, – подумал Мартин, – это все нереально. Они все нереальны».
Он был одновременно и в зале, и на экране. Удивительно хорошее чувство, одновременно смотреть на это и участвовать в этом.
– Прошу вас, мистер Коэн! – причитала женщина. – Я ничего от вас не прятала! У других девочек точно такие же суммы!
37
«Винкин, Блинкин и Нод» (1938) – мультфильм о приключениях трех младенцев.
– Констебли Гектор и Кавендиш поймали этих троих для меня, Мартин, – сказал Коэн, вытаскивая зажигалку и серебряный портсигар из кармана смокинга. Он нажал кнопку на корпусе коробки, и из отверстия показался край сигареты. Художник поймал ее губами, прикурил и выпустил струю дыма в лицо Блинкана.
– Кавендиш! – прорычал Блинкин. – Этот жулик! Якобы представитель закона! Да ты купил его!
– А разве что-то иное обычно происходит с лучшими полицейскими? – спросил Коэн, пряча портсигар. – Вот Салливан упертый. Не возьмет взятку. Кавендишу же нравятся мои подарочки… ведь так, Блинкин?
– Это не мое чертово имя! – закричал мужчина. В его единственном открытом глазе мелькнула ярость, когда он вновь начал бороться с кожаными ремнями, обхватившими его лодыжки и запястья. Он был зол: – Ты чертовски хорошо знаешь, кто я такой! Я работал на тебя добрых шесть лет, Коэн! Делал чертовски много работы в твоем мелком дерьмовом казино!
– Ох, но ты жульничал с выигрышами, старина Блинкин, – проговорил Коэн елейным голоском, поигрывая зажигалкой.
– Спроси кого угодно в «Форте Веселом»! Я всегда был на должном уровне! – рычал Блинкин. – Я полностью…
Он прервался на долгий крик боли. Коэн ткнул сигарету в его единственный открытый глаз. Художник скорчил рожу, после чего раздался долгий, сосущий звук, в воздухе мелькнуло несколько вспышек, и он исчез.
…Только для того, чтобы вновь появиться, но теперь уже рядом с «Нодом». Он погладил молодого человека по светлым волосам.
– А тут проблема чисто художественная, вопрос композиции, – Коэну пришлось говорить громче, чтобы его не заглушал плач Блинкина. – Да заткнешь ты его или как?