Дела шли одно за другим. Вскоре я поняла причину плохого настроения герцога: сидеть несколько часов на достаточно неудобном стуле, выслушивая однотипные жалобы соседей друг на друга могли вывести из себя даже святого, а Десмонд святостью не отличался. Мне уже достаточно наскучило стоять, когда вдруг в рядах зрителей наметилось оживление. Косматый, неопрятный мужчина вытолкнул в круг нервно всхлипывающую девушку. Некрасивая, с покрасневшими опухшими от рыданий глазами, она нервно всхлипывала, с испугом оглядываясь вокруг. Лицо герцога окаменело, он пристально посмотрел на мужчину, от чего последний окончательно смутился.

— Я слушаю, — голос герцога был полон презрения. Запинаясь, мужчина начал рассказ. Из его неразборчивой речи, я поняла, что он обвиняет свою дочь в том, что она оказывала очень много внимания мужчинам без его согласия. Девушка отчаянно затрясла головой, отрицая все. Герцог устало откинулся на стуле:

— Олаф, ты каждый год приводишь свою дочь с одной и той же жалобой, и собираешь виру с мужчин. Это — уже пятый год. Если ты не можешь воспитать свою дочь, тогда это сделаю я.

— Но… милорд… — растерялся тот. Девушка от удивления перестала всхлипывать и смотрела на герцога с открытым ртом. От даже не посмотрел на них, немедленно распорядившись присудить девушке и ее отцу по пять ударов плетью. Она зарыдала во весь голос, Олаф побледнел, по толпе прокатился одобрительный ропот, пока стражник, исполняющий сегодня роль палача, обстоятельно разматывал плеть.

Я посмотрела на герцога. Он сидел на своем стуле, скрестив руки на груди, всем своим видом выражая безразличие к происходящему. На какой-то миг, он взглянул в мою сторону, словно приказывая не вмешиваться. Свист кнута, хлопок и короткий вскрик. Глашатай методично отсчитывал удары. Толпа оживилась, где-то раздалось несколько смешков, кто-то издевательски засвистел. Я открыла было рот, чтобы вмешаться, но Вивиан предусмотрительно сжала мне руку:

— Молчи, это старый Олаф и его дочь. Каждый год он требовал виру за соблазнение дочери, Десмонда еще надолго хватило.

Я с ужасом посмотрела на Вивиан:

— Но ведь что-то же можно сделать?

— Что? Она — его дочь, принадлежит ему, пока не выйдет замуж. А Олаф известный бездельник, они потом год живут а полученную виру. Именно поэтому она так и заигрывает с мужчинами. Хотя… после сегодняшнего дня мужчин у ее дома поубавится. Иди, твоя очередь!

— Что? — я в изумлении услышала, как Атли выкрикивает мое имя. Алан уже стоял посередине, ободряюще мне улыбаясь. Ноги предательски задрожали, сердце бешено забилось: что я сделала? Хотя, если подумать, список получался внушительный. Меня охватил страх. Стараясь не подать виду, я вышла на площадь и повернулась к навесу. Герцог пристально смотрел на меня из-под полуприкрытых век. Я с вызовом взглянула ему в глаза, его губы дрогнули в мимолетной улыбке, но она тут же исчезла.

— Миледи, эти люди, — он кивнул в сторону трех мужчин со связанными руками, стоявших в центре площади, — Обвиняются моим братом в том, что они пытались вас убить в тот момент, когда вас выбросило на берег острова с тем, чтобы завладеть вашим имуществом. Вы что-то можете добавить?

Я покачала головой:

— Нет.

— Как вы оказались на нашем острове?

— Корабль, на котором я находилась, потерпел кораблекрушение.

— Вы ничего не помните?

— Нет. Я очнулась лишь в замке.

Герцог кивнул и обратился к вышедшему вперед Алану. Тот кратко еще раз рассказал, как обнаружил меня на берегу в тот момент, когда эти люди намеревались перерезать мне горло, предварительно изнасиловав. Я вздрогнула, только теперь представив опасность, которой подвергалась. Когда Алан закончил, герцог достаточно долго разглядывал мародеров, а затем коротко бросил:

— Повесить.

Стражники подошли к ним и, развернув за плечи, направили к столбу, где еще один уже набрасывал на перекладины петли. До преступников вдруг дошел весь ужас происходящего. Один из них заголосил, взывая к милости зрителей, другой молча упал на колени, из толпы раздались улюлюканье и крики, в преступников полетели огрызки. Алан беззвучно подошел и подхватил меня под локоть:

— Вам не стоит смотреть на это!

Я вцепилась ему в руку:

— Алан, их действительно повесят?

— Да, — он повел меня к краю площади, — Таков закон.

Крики вокруг стали громче.

— Отпустите меня! — я с силой выдернула руку и развернулась. Осужденным уже накинули петли на шеи. Другой конец веревки был привязан к лошади. По лицу одно из приговоренных текли слезы, второй шевелил губами, явно молясь, третий стоял, безразлично глядя вокруг, на его штанах расплывалась мокрое пятно.

— Алан, вы должны вмешаться! Их же убьют!

— И правильно сделают, — Алан с досадой оглянулся и, увидев Вивиан, торопливо помахал ей рукой, подзывая к нам. С видимым облегчением он перепоручил меня заботе знахарки, а сам пошел к брату. С ужасом я смотрела на происходящее на площади. Повинуясь кивку герцога, палач стегнул лошадь по крупу. Та обиженно заржала и рванула вперед, тела взметнулись вверх и повисли, дергаясь, будто марионетки. Запах смерти и фекалий разносился в воздухе. Я поняла, что меня сейчас стошнит. Прижав руку ко рту, я, стараясь не вдыхать резкие запахи немытых тел и перегара, с трудом пробралась через толпу, захваченную этим варварским зрелищем, и забежала за угол ближайшего дома, где меня буквально вывернуло наизнанку. Где-то краем своего сознания, я отметила, что шум толпы стих. Правосудие, вернее то, каким его представляли здесь и сейчас, свершилось. Пытаясь отдышаться, я прислонилась лбом к холодной каменной стене дома. Прохлада камня приятно охлаждала разгоряченную кожу. Сердце колотилось в груди, мне не хватало воздуха. Я вдруг поняла, что очень устала. Устала жить без радостей цивилизации, без машин и мобильных телефонов, без самолетов, и главное — без личной свободы. Я была по уши сыта средневековым гостеприимством, и особенно надменным герцогом. Сейчас он мне казался варваром, дикарем с первобытными представлениями о правосудии. Перед глазами все еще стояло лицо несчастной девушки. А ведь на ее месте могла оказаться и я, как то он уже угрожал мне наказанием. Эта мысль придала мне сил. Я решительно отстранилась от стены и направилась обратно, на площадь. Уже подходя к толпе, меня вдруг осенило: ведь наконец-то я была одна, без вездесущего внимания герцога и его семьи. Неподалеку находилась коновязь с лошадьми. Пажи, поставленные смотреть за животными, старательно вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть происходящее на площади. Я действовала не задумываясь. Медленно сосчитав до двадцати, я подошла к коновязи, надеясь, что выгляжу достаточно естественно. Пажи лишь скользнули по мне взглядом, но, не увидев ничего, заслуживающего внимания, вернулись к созерцанию площади. Дрожащими руками я с третьей попытки отвязала лошадь и села в седло.