Это были мои первые отношения, продолжающиеся до августа этого года. Что случилось после — я не знаю. Но Руслан сильно изменился, и сколько я не пыталась выведать причины, приведшей к его изменению, он не хотел мне ее говорить. Но я знаю лишь то, что некогда любящий меня всем сердцем человек теперь люто ненавидит меня, оскорбляет и унижает на виду у всех однокурсников.

А ведь за год, проведенный в стенах университета, я не успела завести себе пару-тройку друзей, для ненавязчивого общения. Все мое внимание было сосредоточено на Руслане. Зачем мне нужен был кто-то еще? И вот сейчас, когда совсем еще недавно предмет моего обожания претерпел странные и кардинальные изменения, я терплю свою боль в тихом одиночестве.

Автобус притормаживает на очередной остановке, открываются двери, и внутрь проникает осенний прохладный воздух, наполненный насыщенным озоновым ароматом — только что закончился дождь. Я кутаюсь в пальто, думая о том, что начало осени выдалось особенно промозглым и дождливым. А ведь еще недавно было теплое лето и от жары некуда было спрятаться. Дима в это время не отрывается от своего излюбленного сборника — похоже, холод его вовсе не трогает. Он, в отличие от меня, любит прохладную погоду, поэтому рад такому незатейливому природному раскладу.

Я смотрю в окно. Вечно куда-то спешащие люди снуют туда-сюда, отчего создается впечатление огромного муравейника, в котором каждый человек-муравей является деталью единого и сложного механизма-системы, из которой не выбраться. Даже переехав на необитаемый остров, не факт, что вы не получите письмо из налоговой с просьбой об уплате энной суммы за пребывание на необетованной земле.

— Эй, мечтательница, мы почти приехали. — Дотрагивается до моего плеча Дима.

Я хмурюсь, а душа сжимается в маленький трусливый комок — как же не хочется, чтобы автобус останавливался! Но транспорт, взревев тормозами, все же останавливается, и нам приходится покинуть его вместе с остальным потоком пассажиров. Серая масса двигается к пешеходному переходу, неуклюже ступая по мокрому асфальту. Вспоминаю, как в детстве в резиновых ботиках я любила смело шагать по лужам, а брат в это время гонял на своем велосипеде прямо по этим же лужам, не упуская шанса облить меня. А я все психовала и обещала себе, что обязательно отомщу. Но детская месть у меня совершенно не получалась — братик был хитрее и умнее младшей сестры, и она всегда оставалась в дураках.

Вот мы молча добираемся до университета, сдаем чуть промокшие вещи в гардероб и останавливаемся у стенда с объявлениями. Замечаю на себе жалостливый взгляд брата:

— Я не могу смотреть на тебя, когда ты такая.

— Не смотри, — сухо отвечаю я, пряча глаза.

— Ну, почему ты не даешь сделать мне то, чего я жажду вот уже почти месяц? У меня просто кулаки ноют от желания почесать их о лицо горе-Ромео. Я чувствую себя просто беспомощным. Почему ты не хочешь, чтобы я защитил тебя? А, Май?

— А я тебе уже много раз говорила, что кулаки — последнее дело, к которому следует прибегать. Позволь мне решить эту проблему самой. Не стоит из-за, как ты выразился, «горе-Ромео» тратить свои нервы. Мы должны быть мудрее и не опускаться до животных инстинктов. Но… спасибо, Дим. Мне, правда, очень важна твоя поддержка. — Я поцеловала его в щеку, ловя взгляды проходящих по коридору студентов. — А также мне важно то, что ты прислушиваешься ко мне и не прибегаешь к нежелательным действиям.

— Вот я вроде бы старше тебя на пять лет, но когда слышу от тебя такие фразы, чувствую себя неопытным юнцом, что меня крайне злит. Ладно, я пошел. — Раздраженно бросил он.

— Удачи.

Я понимаю его злость: Дима чувствует себя бесполезным, ведь он старший брат, а старший брат должен защищать от зла свою младшую сестру. Но у него связаны руки моим очередным «пожалуйста, мы должны быть выше всего этого». Также, возможно, во мне остались остатки любви к Руслану, и поэтому я не хочу, чтобы кто-то сделал ему больно, тем более мой брат. Не спорю: совсем сошла с ума.

Долго смотрю вслед Диме, вижу, как удаляется его высокий силуэт в темном университетском коридоре. Я стою так, задумавшись, еще пару минут, пока в мои мысли не врывается громкий и резкий звонок, означающий, что пара началась. Мигом, ожив от оцепенения, я спешу в аудиторию. Коридоры совсем опустели.

— Я не люблю, когда кто-то приходит позже, чем я. — Недовольно обращается ко мне преподаватель по социальной антропологии. — Но сегодня у меня благоприятное настроение для студентов-опоздунов. Так что, — он делает паузу, — вам очень повезло, и я вас не выдворю за дверь. Присаживайтесь.

Неловко извиняясь, я спешу скрыться с глаз недовольного преподавателя. Иван Петрович редко запускает студентов после звонка. Таков уж его принцип, но, довольно странный, потому что уж лучше, если студент хоть что-то услышит из лекции, чем совсем ничего. После я сажусь на свободное место и осматриваю аудиторию в поисках Руслана — уже привычная традиция в начале каждого университетского дня. Делаю ли я это для того, чтобы потом намеренно не смотреть в его сторону, либо, надеясь увидеть в его глазах прежнюю нежность и любовь? Не знаю. Но в любом случае, сегодня его карие глаза, как и в прошлые дни осени, холодны и пусты. Я тяжело вздыхаю, отворачиваясь и стараясь не замечать издевательских усмешек, сидящих рядом с ним однокурсников, которые открыто осматривают меня. Никаких изменений.

Препод что-то нудно диктует, а я, как и более чем половина студентов, сидящих в аудитории, делаю вид, что усердно записываю. К сожалению, я не могу настроиться на работу, зная, что являюсь предметом обсуждения Руслана и его приближенных в противоположном конце аудитории. Вот, во что может превратиться первая любовь — в неприятное перемывание костей бывшей второй половинки на лекции в университете. Забавно и совсем не ожидаемо.

Я снова погружаюсь в размышления и, в конце концов, решаю предпринять еще одну попытку поговорить с Русланом. Если уж не выясню причину его поведения, то хотя бы потребую прекратить мерзкое обсуждение меня с нашими же однокурсниками, в память о том, что было между нами.