Увы, но здесь идет постоянная борьба, в которой нет победителей и проигравших. А если кто-то все-таки одерживает верх в непрерывной борьбе, то это лишь на время, чтобы набраться сил и продолжить начатое.

Я кладу письмо обратно в конверт и растягиваюсь на кровати. Снова мой взор внимательно дырявит потолок. Если бы кто-то посмотрел сейчас на меня, то точно заметил бы, что в моей голове натужно вращаются винтики, осмысляя, переваривая информацию; раздумывая над вечными вопросами. Я тяжело выдыхаю и прикрываю от усталости глаза. Иногда кажется, что моральная усталость намного сильнее физической. Потому что от второй хоть как-то можно оправиться, поспав часок-другой, тогда как от первой — понадобится значительно дольше времени и то не факт, что тебя "отпустит".

Руслан осознанно выбрал себе новый путь, противоположный моему. Интересно, куда нас может завести? И правда, увидимся ли мы когда-нибудь?

***

На следующий день из автосервиса домой пригнали автомобиль Димы, который был готов уже несколько недель назад. Владельцу автосервиса пришлось объяснить, почему машину все никак не могли забрать, и что вообще случилось. Ведь никто, кроме Димы, в нашей семье не интересовался автомобилями и не имел прав, поэтому возвращение транспорта все время приходилось откладывать. Теперь, когда черная Хонда стояла у нас во дворе, никто не знал, как с ней поступить. Более того, при взгляде на оставшийся без хозяина автомобиль, становилось одиноко и неприятно.

— А впереди еще предстоит бумажная волокита с перерегистрацией машины, — задумчиво отозвался отец, также внимательно осматривающий Хонду. — Потом, может, продадим ее. Или все-таки ты решишь пойти учиться, чтобы получить права…

Я поморщилась при мысли о том, чтобы пойти учиться вождению. Я и педали-то не знала, где какие, не то, чтобы свободно ездить по городу и, не боясь кого-нибудь протаранить. Но с другой стороны, продажа машины тоже никак не радовала меня, ведь Дима так хотел себе личный транспорт, и так рад был, когда, наконец, его заполучил. А мы вот так просто думаем о его продаже. Он наверняка не одобрит это. Поэтому лучше уж я переборю свой глупый страх и получу права. И ничего, что я женщина.

Когда отец уходит в дом, так и не решив, что делать с автомобилем, я остаюсь на улице, продолжая грустно оглядывать его, а потом, через несколько минут, словно что-то тянет меня подойти к Хонде, открыть дверцу и усесться на водительское сидение.

Я положила руки на руль и представила, что еду по дороге в сумерках, где есть только полосы засыпающего леса и одинокий, мчащийся вдаль автомобиль; аккомпанементом всего этого является какая-нибудь зарубежная рок-радиостанция, постоянно транслирующая лишь проверенные временем знакомые хиты: Пинк Флойд или, может быть, Скорпионс? На несколько мгновений я словно погружаюсь в тело Димы, чувствую то, что чувствовал он, когда находился за рулем этой машины; мои руки — это его руки, а улыбка, расплывшаяся на моем лице — наше выражение чувства радости и счастья; после — вполне уверенные, но слегка фальшивые подпевания «Ветру перемен».

— Может, действительно стоит поучиться вождению? — усмехнулась я сама себе, откинувшись на спинку сидения.

На пару минут я прикрыла глаза, словно бы воображаемая поездка успела меня утомить, а после описала взглядом соседнее сидение, приборную панель, бардачок… При взгляде на последний, на ум начали приходить лишь картинки из криминальных фильмов, где бардачок является местом хранения не обычных вещей, а пакетиков с героином, парочкой пистолетов, холодного оружия и прочей умерщвляющей гадостью. Но, даже зная о том, что ничего подобного в машине Димы быть не может, я все же протягиваю руку и открываю бардачок, не в силах противиться любопытству.

Вообще, я действительно чертовски любопытна и у меня даже есть некий «криминальный» опыт в этом плане. Конечно, мне стыдно за свои действия, но тогда я была маленькой, чтобы смотреть на них разумно. Так вот, когда к нам приходили гости — мамины подружки — я умудрялась, пока никто не видит, залазить к ним в сумки в поисках косметики и испробовать различные помады и тени на своем лице. Я была настолько незаметной, что об этом до сих пор никто не знает. Даже брат не знал.

Возвращаясь в настоящее, я ничего подозрительного в бардачке не обнаруживаю: пара мелких купюр, какой-то поцарапанный блок питания, несколько дешевых ручек и небольшая плотная прямоугольная бумажка, помятая по краям. Я хотела было и не обращать на нее внимания, но совесть не позволила мне не довести ревизию до конца, поэтому я мигом выудила ее из мрака небольшого углубления. И замерла.

Знаете, бывает так, что ты вот вроде бы никогда человека и не видел, но знаешь о нем достаточно, чтобы в том случае, когда тебе покажут его фото, с точностью сказать: «О! Я точно видел этого человека раньше!». Или это пресловутое шестое чувство так работает. Но факт остается фактом: держа в руках фотографию едва ли улыбающегося брата и рыжей длинноволосой девушки на каком-то смазанном, отдающим фиолетовым цветом фоне, среди мерцающих огней — полагаю, фото сделано в одном из клубов города — я с уверенностью могу заявить, что передо мной та самая Ярослава.

Я вцепилась в фотографию, вглядываясь в лицо миловидной улыбающейся девушки, словно бы, таким образом, она могла дать ответы на все интересующие меня вопросы: где она? Знает ли она что-нибудь о событиях, предшествующих смерти моего брата?

Несмотря на то, что в данной ситуации маленький шанс того, что Ярослава может пролить свет на убийство Димы, — ведь она даже не знает о том, что с ним случилось! — я не теряю надежды. Ведь следователи проверяют даже малейшие, казалось бы, не причастные к делу зацепки, и зачастую как раз-таки в мелочах, в том, что кажется понятным и обыденным, скрывается истина.