Аннотация
Равиль БухараевОтпусти мою душу на волю
* * *
Господи, далеко и далёко,в трудных грезах и в чарах удачимнился мне черный хлеб – без попрека,мнился мне ковш воды – без отдачи,мнилась мне тишина – без подвоха,мнилась мне вышина – без причастья,мнилось мне, что поймут с полувздоха,с полуслова и полунесчастья… Все далекое – как оно близко:все, что мнилось, свершилось без плача,только, что ни письмо – то отписка, что ни опись – опять недостача,что ни высь – то бывает и выше,что ни труд – то бывает и больше,что ни тишь – то бывает и тише,что ни хлеб – то бывает и горше. Не прибавить уже, не убавить,не пробиться уже, не прибиться:что ни честь – ничего не исправить,что ни лесть – ничему не примниться, что ни весть – всё чудная тревога,что ни есть – всё Твое без разделу,кроме боли – стыдиться былого,кроме доли – не верить пределу, кроме воли – у самого краялжи и жизни, любви и упрекамнить, что ляжет дорога вторая,Господи, далеко и далёко…НЕБЕСНЫЙ СЫН МОЙ
Любовь моя осенней паутиной
провисшая от тягот серых дней
еще способна удержать нас вместе
и выдержать размолвки боль и быт
Но не дрожат призывно хищно нити
ловушки сладкой что мы сплели с тобой
как пауки охотясь друг на друга.
Василий Бухараев (1973–2003)* * *
О тебе не подумаю – был.Я еще ничего не забыл.Я живу, увязая в труде.Ты шагаешь – пешком по воде. Ты идешь, где другому нельзя,прямо к солнцу ложится стезя,И по этой стезе золотойты в кроссовках идешь, как святой. Где то небо и где та вода?Для чего мне вериги труда?Где мои поученья о том,как бессмертье черпать решетом? Шелковиста озерная гладь.Ничего не могу – даже спать,ничего не могу – разве тут дожидаться, пока позовут. Отражаются горы и лесв целокупности вод и небес.Я живу, увязая в труде.Ты шагаешь – пешком по воде.26 марта 2004
* * *
Нам не велено душу царапать,потому что еще не конец.Мы поедем в Венецию плакать,неутешные мать и отец. Там ветра ходят с моря на паперть,словно люди, лишенные тел.Я опять возлюблю тебя насмертьтам, куда ты никак не хотел. Где витает в забвении веса сердцу ясная, но не уму,светловзорая тень василевсав золотом византийском дыму, где венец над стрелой золотоюреет в небе, – остатками силвозлюблю тебя сызнова с тоюзрелой мукой, с какою любил. С этой болью, загинувшей втуне,как со спящим ребенком в руках,словно ветер, уйду по лагуне,чтоб утратить себя в облаках. И вернет меня снова на папертьразве свет обручальных колец…Мы поедем в Венецию плакать, твои вечные мать и отец.15 декабря 2003
* * *
Когда мы с тобой разлучилисьи вечность тебя повела,вослед за тобою влачилисьпо хляби два белых крыла. Как снег до пришествия стужи,они осеняли собойи грязь, и студеные лужи,и листьев рябых разнобой. И я, напрягая усилья,восчувствовал жизнь нашу вспятьи понял, как снежные крыльямешали тебе поспешать, как, чувствуя в горнем свершенье, ты мучался игом своим,ниспосланный нам в искушеньегорючих кровей херувим. Как ангелу первого снега,которому не улежать,тебе бы возреять с разбега,да некуда было бежать. Не зная иного занятьясвоим окрыленным рукам,ты грезил, что Божьи объятьявоздымут тебя к облакам. Стезею прямой и отвесной,какою снега снизошли,скользя над разверстою бездной,над вечным мученьем земли, ты разве свеченье воскрылийв официальном магазине Литрес