Семеро братьев с Люси почти не разговаривали, потому что так хотела Мириам, считая, что уделение внимания маленькой девчонке, а не их матери, как-то принизит их. Для Мириам семеро сыновей были ангелочками. На самом же деле ничего подобного. Они были свиньями, швырявшими водяные бомбочки из-за дверей, стрелявшими картофельными пушками в глаза соседским детям, вытиравшими задницы банными полотенцами, когда трудно было отковырнуть кончик рулона туалетной бумаги.

Для Люси злосчастье в лице семерых подобных старших братьев ничуть не смягчилось даже со смертью одного из них – Ноа, то бишь Ноя, самого мерзкого из всех. А раз Мириам продолжала ссылаться на семерых своих сыновей, когда их было только шесть, Люси было трудновато воспринять кончину Ноа как особое достижение. Однако руку к ее приходу она все же приложила.

Случилось это средь бела дня во время летних каникул под сенью самой большой яблони в саду. Когда Люси было лет семь-восемь, это дерево годилось для лазания лучше всех. Она была достаточно рослой, чтобы вскарабкаться по стволу, но не настолько крупной, чтобы тонкие ветки не выдержали. Ствол расходился надвое, как ноги в шаткой стойке на руках. Карабкаться можно было по любой из ног, но Люси нравилась нависшая над газоном. По ней можно было проползти и спрыгнуть на мягкую траву внизу. Люси без страха с радостью бросалась вниз. Порой, чтобы осложнить задачу, она втыкала в траву разные предметы – вилы, пару садовых лопат, острые штакетины, – чтобы спрыгнуть мимо. А когда и это утратило для Люси остроту, она начала прыгать задом наперед. Заработала за эти долгие лета уйму ссадин, синяков и порезов, но удержаться не могла.

Когда же была не в настроении прыгать, то доползала до конца сука и сидела в развилке, наблюдая за миром внизу. Люси любила наблюдательные пункты, но не столько за то, что ей нравилось наблюдать, а потому, что, тщательно выбрав положение, она могла быть уверена, что никто не наблюдает за ней. Порой брала с собой книгу. «Пеппи Длинныйчулок» и «Таинственный сад» [12] были ее любимыми. Она восторгалась вздорной Пеппи и симпатизировала жалкой Мэри, жившей в Индии, но кончившей в Йоркшире.

В тот безоблачный день Люси читала роман «Поллианна» [13] . Его дала учительница, но покамест книга не шла. Эта пустоголовая девица не умеет жаловаться, везде выискивая хорошее, когда яснее ясного, что все плохо. Каждые несколько страниц Люси прерывалась, чтобы устроиться на ветвях по-другому, а заодно потрясти дерево: а вдруг удастся стряхнуть на землю зрелое яблочко. Показались семеро братьев, вернувшиеся с рыбалки бойскаутов. Увидев сестру в вороньем гнезде над садом, они пришли в восторг. По команде Ноа обступили яблоню и принялись осыпать ее камнями, чтобы сбить сестренку на землю. Люси понимала, что если спрыгнет, то попалась. Но если останется на своем насесте, ее могут забить камнями до смерти, как святого Стефана [14] . Может, она и станет христианской великомученицей, но что проку, ведь она еще несколько лет назад решила, что атеистка. Звать на помощь без толку, потому что Мириам заправляет благотворительной распродажей в муниципалитете, а Джорджа никогда нет поблизости. Люси видела в траве более острый, более тяжелый камень, чем те, что попадали ей по рукам и ногам. У него было множество граней, способных порезать, если просто взять его в руки. А если швырнуть его, то слона можно прикончить, напрочь снеся ему башку. И не успела она закончить замечать этот камень, как на него легла рука. Жирные пальцы Ноа сграбастали оружие и начали поднимать из травы. Он поглядел на сестру блекло-голубыми глазами, полными бурлящей злобы. Люси чуть отпрянула на длинном суку. И когда рука Ноа поднялась, изготовившись к броску, оттолкнулась вниз изо всех сил. Спрыгнула с дерева по идеальной траектории, приземлившись на Ноа. Тот упал навзничь, наколовшись на длинный ржавый гвоздь, торчавший из штакетины и вошедший ему между лопаток. Сел с дощечкой, прибитой к спине, вмиг лишившись речи. Потом снова упал, выпустив камень из руки. Его вьющиеся светло-русые волосы прилипли ко лбу от пота. Его открытые глаза по-прежнему таращились на Люси. В ту же ночь он умер в больнице.

Не стану излагать, как сокрушил сей акт родителей красивого юноши. Достаточно сказать, что после этого Люси уже не тужилась напрягать кого бы то ни было в семье и водила компанию сама с собой, хотя ей больше и не нравилось сидеть на своем дереве. Она намеревалась только придавить Ноа, а не протыкать его. В конце концов Джордж, вопреки желанию муниципального совета, свалил яблоню, порубил на куски и спалил в трескучем оранжевом костре. Заклубился ли дым, заставив слезы набежать ему на глаза? Люси не знала. Она не смотрела.

Следующие три года Люси не разговаривала. Последним человеком, с которым она говорила, была добрая медсестра, которая увела ее из больничной палаты, крепко держа маленькую ладошку, по коридору, разившему болезнями и дезинфекцией. Она сказала:

– Ты ведь понимаешь, что это не твоя вина, так ведь?

И Люси ответила:

– Да, нет, да, – потому что не поняла вопроса и не знала, какой ответ добрая медсестра хочет услышать.

После этого она не проронила ни слова, не могла проронить ни слова, и жизнь пошла куда проще. Дома этого то ли не заметили, то ли испытали облегчение. Семеро (шестеро) братьев со времени происшествия утратили вкус к крови сестры. В школе учителя ее не трогали; как ни крути, в каждом наборе должна встречаться парочка чудиков. Остальные дети шептались за ее спиной, но слишком близко не подходили, потому что знали, что она может и порешить как пить дать. Минули три безмолвных, благословенных года. А потом она выиграла юношеский шахматный турнир графства.

Конец ознакомительного фрагмента.