Тогда пусть послушает. И все остальные тоже.

— Давайте-ка разберемся, кто есть кто, и зачем я вам нужен, и нужен ли, — тихо сказал я. — Некоторые из вас избрали меня сюзереном и присягнули мне на верность. И теперь вы боитесь, что я сам могу быть вассалом кому-то там, за Вратами, и это может оказаться для вас еще хуже, чем Гончары, потому что вы связаны со мной клятвой. Поэтому Ллуф и Бенх не стали торопиться с присягой, но идут с нами из опасения перед жрецами. Так?

Что-то быстро сползли с них усмешки от моей пламенной речи. Бенх кивнул, подтвердив мои выводы. Серьезный и мрачный, как смерть, Ринхорт попытался что-то сказать, но я так разошелся, что заткнул его одним взглядом.

— Так, я вижу. Но у нас другая клятва. Я не правитель, не хозяин вам и не слуга. Не может один дарэйли быть владыкой или слугой другого дарэйли. Это неправильно. Мы вместе потому, что ваша присяга не дает жрецам Эйне наложить на вас связующие заклятия, она разрушает любые ошейники. Но вы вольны уйти на все четыре стороны, и от этого ничего не изменится. И зря вы меня опекаете, потому что ваша свобода уже не зависит от моей жизни. Теперь жрецы могут вас убить, но уже не смогут поработить.

Ффух… Надо тренироваться в ораторском искусстве, а то эта речь утомила меня больше, чем учебная схватка с Ринхортом. Даже в груди начало знакомо жечь.

"Воздушный" Бенх, хотя к нему это не относилось, поинтересовался:

— Но почему не смогут?

— Не знаю. Я долго пытался понять, почему.

И тут нас удивил тишайший Тион.

— Я тоже думал над этим, — сказал он, — и мне кажется, понял, почему. Дело в том, что с принесением нашей клятвы изменилась не только форма, но и суть бытия дарэйли в Подлунном мире. Подобное не было предусмотрено Гончарами. Это ломает их основополагающие принципы, потому для них так опасен Райтегор. Может быть, в этом и есть его дар, еще не знаю, но без сферы Логоса ри его создании не обошлось, это могу точно сказать.

Орлин подхватил мысль:

— А если изменилась суть нашего бытия, жрецам ничего не остается, никакой зацепки! Мы как бы уходим за Врата, откуда пришел наш сюзерен, и становимся неуязвимы для заклинаний подчинения, как и он сам.

Бенх вздрогнул и, покосившись на недвижно застывшего Ллуфа, сказал:

— Люди часто становятся клятвопреступниками. А если вы нарушите клятву? Снова станете уязвимыми, как теперь мы с Ллуфом?

— Мы не люди, — напомнил Ринхорт. — Наши слова никогда не пусты, в отличие от людских. Мы клянемся всей сущностью. Если нарушим, то, вероятней всего, умрем. Но проверять, так ли это, мне не хочется. Кстати, это и Райтегора касается, хотя его сторона сущности еще не инициирована. Он тоже поклялся как сюзерен защищать нашу жизнь и свободу.

Он говорил, отвернувшись, как будто меня тут не было. Так, пустое место. Притихшая было злость вспыхнула и поглотила меня по макушку.

— Я не светлый дарэйли, чтобы быть вам ангелом-хранителем! — взорвался я. — Ваша свобода и без меня никуда не денется, она — в вас самих, а не во мне, именно об этом была клятва. Иначе это ничем не лучше рабской зависимости! И вы знаете, что пока я с вами, ваша жизнь в еще большей опасности: Гончары охотятся именно за мной. С потерей вас для Сферикала они могут смириться, если им глаза не мозолить, а меня они будут преследовать, пока не уничтожат. Потому я должен идти в замок деда один, так безопаснее для вас.

— Не самое мудрое решение, принц-не-принц, — после длинной паузы заметил Граднир.

— Это мое решение. В конце концов, прошел же я в одиночку Лабиринт Нертаиля.

— Там не было Гончаров.

— Зато было кое-что похуже.

— И что же? — этот вопрос занимал всех без исключения.

Да не рассказать мне им. Что я скажу? Тьма? Ну, тьма, и что? Ее надо почувствовать до самых печенок — как она роется в твоих кишках, лезет в сердце, сосет кровь и пьет мозг. Час за часом… вечность. Там была — Тьма. Такая, что я проклял миг, когда вырвался от жреца и сбежал.

Я молча повернулся и отправился в направлении юго-запада, заметив краем глаза, с какими зловредными ухмылками переглянулись дарэйли — и светлые, и темные.

Шел я долго, злой на весь свет, да и на всю тьму заодно. Особенно, на то, что забыл о коне. Не возвращаться же за ним, дарэйли на смех. Шел, глядя сквозь туман накатившего гнева, как ложится под ноги утоптанная тропа, никуда не сворачивая, прямая, как стрела.

Вот это и показалось странным: иду, ноги передвигаю, а ни рытвины на пути, ни колдобины, ни поворота.

Я поднял голову. Местность вокруг не изменилась. Все так же виднелась впереди горбушка холма, вилась по правую руку река, по левую темнел лес, а позади — я оглянулся — выстроились дарэйли, уткнув руки в бока, и улыбались.

Сцепив зубы, я ускорил шаг. Тропа послушно устремилась навстречу коричневой ленточкой. Дуб, раскинувший могучие ветви на обочине, не приблизился ни на волос. Шуточки Ксантиса, ясно.

Прыгнув с тропы на луг в надежде, что над растениями дарэйли земли не властен, я побежал. Проще было, наверное, бежать по скользкой, движущейся навстречу змее — трава текла под ноги вместе с почвой.