Фёдоров прекрасно понимал, что открыто притеснять актрису не всегда возможно. Ведь театром в ту пору увлекались и государь с государыней, и многие великие князья. Поэтому враг Дарьи Михайловны действовал против неё аккуратно, завуалированно. Она научилась хитрить:

«Даже выбор оперы для своего бенефиса, на что всякий артист имеет право, не удавался мне, потому что начальник репертуара, зная, в какой роли я могу более выиграть, не давал мне такой оперы; наконец, я поставлена была в необходимость хитрить, чтобы достигнуть своего, именно хвалила те оперы и роли, которые мне не нравились, и наоборот. Этот маневр мне удавался, и я начала получать те роли, которые действительно желала исполнять».

Фёдоров продолжал интриги и всеми силами старался помешать успехам Дарьи Леоновой, которая в «Воспоминаниях…» периодически напоминала:

«Я уже говорила, почему он стал моим врагом и продолжал держать себя таковым относительно меня во всё время моей и своей службы и даже до самой смерти».

Да, вот так… Сказать, что Фёдоров полюбил певицу, вряд ли можно. Просто она ему приглянулась как очередная пассия для утех определённого характера. Многие сдавались ему, хотя он и был некрасив, но делать нечего – актрисы бесправны. И не у каждой была такая сила воли, такая твёрдость, как у Леоновой.

Задыхаясь от злобы, Фёдоров выдумывал всё новые и новые козни, причём, не справляясь с мерзостями сам, стал искать сообщников в этих неприглядных делах. Так, его внимание привлёк капельмейстер Константин Лядов (1820–1871), который, по словам Леоновой, не сочувствовал её успехам потому, что конкурентка Дарьи Михайловны «очень любимая им, была не любима публикой». Он старался добиться для своей пассии, имя которой Леонова не назвала, преимуществ в выборе ролей. Дарья Михайловна признала, что была перед ней «совершенно бессильна, тем более что не умела никогда действовать окольными путями, а пути эти применялись против» неё.

Как-то случилось, что её партнёр, оперный певец Иосиф Яковлевич Сетов, впоследствии режиссёр, антрепренёр, проболел довольно продолжительное время, и из-за этого затормозились некоторые спектакли. И вот он сообщил, что выздоровел и готов начать репетиции.

Воспользовавшись отсутствием Сетова, Фёдоров задумал хитрую провокацию, осуществлённую своими подручными. Дарья Леонова рассказала:

«Ставились “Гугеноты” в первый раз на русском языке. Мне дали роль пажа. Назначают репетицию, где в первый раз после болезни должен появиться Сетов. Ехав на репетицию, я от души радовалась, как, вероятно, и все другие, что Сетов выздоровел. Каково же было мое удивление: является Сетов и, обращаясь ко мне, говорит: “Я жив, пожелания ваши не исполнились!” Выходка эта до такой степени поразила меня, что тут же, на репетиции, мне сделалось дурно, и меня увезли домой в болезненном состоянии».

П.С. Федоров

Вскоре выяснилось, что случилось.

«…Бенефис Сетова назначен был на Рождество. Накануне приносят мне неизвестно от кого сверток нот. На вопрос мой: “От кого?” – прислуга отвечала, что посланный велел только передать мне, не сказав от кого. В свертке оказался романс, слова которого были странны и непонятны для меня. Название его: “Подарок на ёлку”. Виньетка сделана была от руки. Содержание текста приблизительно следующее: “Нашего соловушку невозлюбил коршун, и коршуну этому отомстим ужасно”. Написано было стихами. Я не обратила внимания на значение этого текста, мне решительно не пришло в голову, чтобы слова эти имели какую-нибудь заднюю мысль. Впоследствии же оказалось, что смысл их касался прямо отношений Сетова ко мне. Когда, в день бенефиса Сетова, все артисты собрались в театре, готовились и одевались, в уборную мою прибегают и говорят, что Сетову подали какую-то шкатулку, которая, если б он раскрыл ее, могла бы нанести ему вред. Никого, наверное, не могла поразить эта весть так, как меня. Тотчас же пришло мне в голову, что нет ли тут какого-нибудь соотношения со словами романса, поднесённого мне неизвестным лицом накануне Рождества под названием “Подарок на ёлку”. Никто, конечно, не страдал в эту минуту так, как я. Если бы могла я предвидеть что-нибудь подобное, то, конечно, употребила бы все усилия, чтобы не допустить такого низкого поступка. Мне это прискорбно было тем более, что взгляд мой на искусство всегда был слишком высок, чтобы сочувствовать подобным проделкам. Я любила сцену. Это был иой кумир. Для всякого истинного артиста сцена представляет собой как бы святилище искусства, куда не должны проникать никакие недостойные поступки, каковы бы ни были отношения действующих лиц. К сожалению, в большинстве случаев, это бывает иначе, и у нас сцена представляет собой арену интриг, что испытали многие, что чувствовала и я на себе и что всегда противно было моей натуре и моим убеждениям. И в данном случае нанесение такого оскорбления, какое сделано было Сетову, где бы и кому бы то ни было, не заслуживает никакого оправдания, и, конечно, уже никаким образом не согласовалось с моими понятиями. Неизвестные мои друзья оказали мне плохую услугу, потому что Сетов говорил и прямо утверждал, что сделала это я».

И всё-таки талант побеждал. Провокации проваливались, сплетни разбивались о неопровержимые факты, уничтожающие их. Дарья Леонова шла к новым успехам по лезвию бритвы и ни разу, образно говоря, не порезалась об острие интриг.

Авторитет Дарьи Леоновой среди зрителей всех сословий был очень высок. К примеру, после исполнения ею роли Марты в «Фаусте» великий князь Константин Николаевич сказал ей, высоко оценивая игру:

«У великого артиста нет маленьких ролей, вы это доказали, мастерски исполнив Марту. Мы и не знали, что можно из этой роли сделать подобное».

Но самым важным для певицы было исполнение роли Вани в опере Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя».

Глинка уже написал для певицы немало замечательных произведений. Это, как уже упомянуто, романсы «В минуту жизни трудную» и «Прости, прости, прелестное созданье!», цыганская песня «Я пойду, пойду косить» и аккомпанемент к цыганской песне «Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беду».

Он помог ей разучить романсы «Утешение» и «Не говори: любовь пройдёт», а также дуэт «Вы не придёте вновь».

Михаил Иванович отдавал приоритет русскому методу исполнения романсов и песен, но советовал Дарье Леоновой для тренировки исполнять и песни зарубежные, в частности итальянские, при этом поясняя: «Хотя мне и не по нутру итальянщина, но она необходима для обработки голоса».

И вот совершенно новая работа. Дарья Леонова вспоминала:

«М.И. Глинка задумал написать третью оперу и сюжет заимствовал из драмы “Двумужница”. На эту мысль навело его мое исполнение его произведений. Я уже говорила, что мой голос очень нравился М.И. Глинке, а главное – он ценил во мне умение исполнять его музыку по одному его намеку. Главная роль “Двумужницы” предназначалась именно мне. Опера, можно сказать, была готова; музыка сложилась у него и нужно было только составить либретто, а так как из прежних знакомых ему либреттистов не было никого – кто умер, а кто уехал за границу, – то он обратился ко мне, говоря: “Найдите мне либреттиста, я хочу написать третью оперу из “Двумужницы”…»