Шрифт:
Разъяренный, я атаковал Митридата, заставив Буцефала перепрыгнуть через тела павших. Мой первый удар выбил его из седла, после чего я вонзил меч прямо ему в сердце.
Один из персидских генералов, увидев, что Митридат пал, ударил меня своим мечом так, что разбил шлем пополам и рассек мне кожу на голове. Истекая кровью, я развернулся и тут же убил его. Видя, что я еле держусь в седле, брат Митридата поскакал ко мне с поднятым мечом, готовый прикончить меня. Но друг моего детства Клит — такой же брат мне, как и Гефаст — был уже рядом. Он быстро взмахнул мечом и одним движением отсек нападающему руку. Я же секунду спустя упал без сознания на землю.
Вокруг меня продолжалось сражение, пока я лежал в беспамятстве на взмокшей от крови земле. Клит и Гефаст защищали мое тело, пока врач пытался остановить кровь, фонтаном бьющую из моей головы. Как только он перевязал мне голову, и я пришел в сознание и смог встать, я снова вскочил на своего Буцефала и бросился в битву с новым пылом.
Когда Мемнон увидел, что проигрывает, он отозвал свои войска и послал ко мне эмиссара с просьбой о перемирии. Но я жаждал крови и победы и не желал щадить своих врагов. За несколько часов мы разбили неприятельскую армию. Мой гнев был главным образом направлен против греческих наемников, которые присоединились к армии Дария и предали наше дело. Тысячи их были уничтожены, а около двух тысяч, которые выжили, я отправил в качестве рабов на рудники в Македонию. Мои потери составляли меньше полутора сотен воинов. Я всегда заботился о своих людях, но помня некоторые давно забытые правила, я велел захоронить погибших персов со всеми воинскими почестями. Согласно древним легендам, таким образом я обеспечивал им мирный переход в мир иной. Мои действия были восприняты исключительно как благородные и моими людьми, и персами.
Новость о первой победе, подобно пожару, распространилась по присоединенным к Персии греческим городам. Один за другим они приветствовали меня как освободителя.
Весной следующего года я добрался до Гордия, где мои солдаты смогли отдохнуть, а я — собрать новые армии. Одной из известных легенд этой земли была легенда о Гордиевом узле, которым царь Фригии Гордий когда-то скрепил ярмо с дышлом старой колесницы. Он был таким огромным и сложным, что никто не мог его развязать. Легенда гласила, что тот, кто сможет справиться с ним, однажды станет императором всей Азии. Сотни людей пытались, но безуспешно.
Естественно, что как только я услышал эту легенду, я вознамерился развязать этот узел. Именно такого рода легенда могла разжечь воображение населения и облегчить мою завоевательную кампанию.
Когда я приблизился к узлу, то сразу понял бесполезность любых усилий. Узел состоял из сотен петель, каждая из которых дважды обматывала его по окружности, в результате чего по толщине он мог сравниться с туловищем Буцефала. Веревка в узле была толщиной с мою лодыжку. В течение нескольких минут я молча обдумывал это феноменальное явление. Я знал, что его невозможно развязать руками, потому что, помимо своих размеров, он с годами затвердел, сделавшись еще более тугим и неподатливым.
Когда разнесся слух о том, что я пытаюсь справиться с узлом, на площади собрались как мои солдаты, так и жители Гордия, чтобы понаблюдать за зрелищем. Я слышал, как в толпе то здесь, то там раздавались смешки. Они пришли сюда посмотреть, как великий Александр, победитель столь многих армий, потерпит поражение в схватке с простым узлом. В конце концов устав от поисков конца узла, я закричал: «Какая разница, как он будет развязан?» С этими словами я выхватил свой меч и разрубил узел пополам одним ударом. В этот момент тишину разорвал взрыв хохота, и победный клич вырвался из уст моих солдат. С этого времени все были убеждены в том, что я — божественный посланник.
Но не восторг моих солдат и не слава того, кто «развязал» Гордиев узел, были целью моего похода в Персию. Я пришел туда для того, чтобы завоевать персидский трон, и для этого я должен был встретиться с Дарием лицом к лицу.
Наша первая встреча состоялась осенью в битве при Иссе. Когда она началась, силы были равными, но ярость моих атак и решимость победить обратили в бегство персидского царя и его генералов. Вскоре ряды его войск были разбиты, кавалерия уничтожена, а подавляющее большинство воинов убито или захвачено в плен. Снова я заставил Буцефала перепрыгнуть через тела повергнутых врагов и устремиться к колеснице, где я предполагал найти Дария. Но персидский царь, заметив, что я приближаюсь к нему, и увидев свою смерть в моих глазах, выскочил из царской колесницы, пересел в другую, меньших размеров, и моментально унесся прочь. Я преследовал его несколько миль, но он исчез во тьме ночи.
Бегство Дария привело к полной деморализации остатков его войск, которые сразу же покорились мне. Сопровождаемый Клитом и Гефастом на поле битвы, я подобрал накидку и щит Дария и направился к царским шатрам, где, как я знал, находилась его семья.
Когда его мать и жена увидели меня входящим с накидкой и щитом Дария в руках, они решили, что он погиб. С воплями они бросились мне в ноги, моля пощадить их и дочерей Дария. Я всегда был галантен с женщинами и строго запрещал своим солдатам заниматься насилием в захваченных городах. Я поднял обеих женщин и уверил их, что им незачем бояться меня и что я буду обращаться с ними как с царской семьей. И хотя по праву победителя я мог взять себе жену Дария, я ни разу не прикоснулся к ней. Его мать стала одним из моих преданных друзей. Джеремия позже сказал мне, что после моей смерти она отвернулась лицом к стене и отказалась говорить и есть, пока не умерла.
Но Дарий все еще был на свободе, и поэтому я не мог претендовать ни на его трон, ни на его корону. Зная об обширности его империи и богатстве земель, которые он контролировал, я решил продолжить преследование. Но прежде я должен был убедиться, что моему собственному трону в Македонии не грозит опасность. Для этого я начал атаку на Тир, крупный укрепленный город в Финикии, который был главным центром торговли в Средиземноморье. Если я захвачу Тир, то смогу контролировать все Средиземноморское побережье и, соответственно, отражать любые атаки на Грецию.