– Знаю, помощника Тайцева... И такое проклятье - погиб вместе с сыном...
– Сергей сжал ладонью лоб, скрывая усталость и злость.
– Иногда кажется, что мне никогда не удасться справиться. Уже почти четверть века я искореняю эту нечисть... А она плодится, как холерная палочка... Я уничтожаю, уничтожаю - и ноль!

Огромные кулаки Сергея грозно дубасили по коленям, глаза сверкали исподлобья дикой яростью. Таким я видела его впервые. Так выглядел Депардье, игравший безжалостного убийцу.

– Ты... ты бы мог пристрелить виновного?

– Виновного?! Того, кто взорвал Игоря с мальцом? Это же не человек, Слава. Я бы не смог убить бешеную собаку, а этого... виновного... с большим удовольствием...

– Но ведь киллер - лишь наемный рабочий. Безнравственный, бездушный... Нелюдь Но виноват тот, кто его послал...

– Вот до того самого я и хотел бы добраться больше всего на свете! Сергей выиянул перед собой руки, разглядывая их в свете настольной лампы. Не поверишь, Слава, но я до сих пор чувствую на ладонях её кровь...

– Не надо. Ты сильный. И все это было давным-давно.

...Та вульгарная красотка с томиком Достоевского, что наведывалась к добровольному сотруднику детской комнаты милиции С. баташову, оказалась трудным кадром - одной из списанных в отход государством живых дух, за которые боролся Сергей.

С двенадцати лет девочка была вынуждена уступать домогательствам кавалеров пьянчуги-матери, в четырнадцать она вышла на панель и обрела независимость. Впервые в жизни "наелась от пуза", купив арбуз и дюжину миндальных пирожных. Через полгода попала в детскую колонию за кражу часов у своего клиента и хулиганство.

Вернувшись в опустевшую комнату коммуналки - мать принудительно лечилась в ЛТП, Элла Полунина стала профессиональной проституткой, устраивая по месту ждительства, по выражению соседей - "настоящие бардаки". Однажды к ней явился помощник инспектора отделения милиции, где Элла находилась на учете. Проститутка влюбилась.

– ты не представляешь, Слава, как талантлива была эта девчонка! Рассказывал мне Сергей.
– Полуграмотная, абсолютно необразованная, она творила чудеса. Перечитала за пару месяцев все книги в районной библиотеке, куда я устроил её уборщицей, овладела английским по лингафонному курсу, а однажды, когда я зашел как-то проведать её в библиотеку, ринулась к пианино и сыграла нечто замечательное. Клянусь, это было здорово! Директриса с гордостью доложила мне, что специально для Полуниной вызывала настройщика, приведшего в порядок никому не нужный инструмент. "Сидит моя девочка ночами. За косу от пианино не оттащишь". Коса у неё была фантастическая ниже попы, пышная, золотая... А музыку она сочиняла сама - не могла остановиться, будто под диктовку играла...

Сергей стал её другом, а вот любимым он стал другой. Когда мы поженились, Элла исчезла.

Я лежала в роддоме на сохранении с восьмимесячной беременностью, мечтая о сыне. Однажды Сергей сообщил мне:

– Эллку под конвоем привезли. У трех вокзалов за кражу взяли. По пьянке она и с голоду, видимо, сумку с колбасой у торговки вырвала... Ах, Слава, ты бы её видела... Избитая, завшивленная, худющая... И называет теперь себя только Сонечкой Мармеладовой. даже в протоколе так подписалась.

– А коса?
– Спросила я, вспоминая эффектную красотку с рыжеватым хвостом.

– Нет косы. И вообще, - ничего нет. Ни настоящего, ни будущего.

Взял тогда Сергей её на поруки, от суда спас. А она в лицо ему плюнула: "Вот моя благодарность. Не этого мне от тебе надо было, Сереженька".

И понеслось - чем дальше, тем хуже. То пьянка, то драка, то воровство. С тем же рвением, с которым недавно взялась Элла изваять из себя нового, незаурядного человека, торопилась она теперь втоптать себя в грязь.

Я спрашивала у навещавшего меня в роддоме Сергея о его подопечной, но он только головой качал:

– Не надо тебе это сейчас, Бубочка. Ты о счастливых людях думай.

Но как-то рассказал:

– Прохожу я мимо полунинских окон, думаю, может, как обычно, мордобой назревает. А там тихо. Занавесочка тюлевая драная на ветру полощется, а на подоконнике Эллка сидит. Коленки обняла и в небо, то есть в квадртат нашего каменного колодца мечтательно смотрит. А из комнаты "Маленькая ночная серенада" Моцарта доносится.

Я её позвал: "Сонь, А, Сонь, может, на чай пригласишь?" - Думал, поговорим по-человечески, может, за ум возьмется. А она гордо спину выгнула, глаза зеленые кошачьи прищурила и длинную цитату мне из Шекспира по-английски выдала. Ту, что с "ту би, ор нот ту би" начинается, но Эллка, наверное, полмонолога прочла и говорит: "Вот о чем я сейчас, гражданин начальник, размышляю. А жалость мне ваша фальшивая по фигу! Вали, говорит, а то замараешься, чистый!" - И окошко захлопнула, аж стекла звякнули.