— Так просто… навестил! — пробормотал я, не сводя глаза с милого лица девушки — разве нельзя?

— Ну почему же нельзя… можно! — улыбнулась она, показывая белые, будто искусственные зубы — И не смотрите вы так на мои зубы! Настоящие они, настоящие! С детства такие белые и крепкие! Мама говорила, что ходила к бабе Нюре, когда я мучилась с зубной болью, и выпросила у нее снадобье для зубов. Вот теперь у меня такие зубы. Хоть гвозди перекусывай! Ну что так смотрите? Да не верю я в эти штуки! Просто генетика такая! А то, что мама к бабе Нюре ходила, да меня таскала к ней — так это все наши женщины к бабкам ходят. Мракобесие, я же говорю.

— Мракобесие? — я посмотрел в спокойные, безмятежные глаза Маши, слишком безмятежные, чтобы быть нормальными — Вы на самом деле не верите ни в проклятие, ни в порчу, ни в то, что вещи имеют память? Обычно девушки склонны к такой вот мистике, особенно — если…

Я замолчал, но Маша как ни странно меня поняла:

— Особенно если у них не сложилась жизнь? Это вы хотели сказать? Жениха выбирают, гадают — да?

— Ну… да! — сознался я — Ничего плохого в этом не вижу. Это как к психоаналитику сходить. Поговорит бабка, пошепчет, наобещает всего самого лучшего — и у девушки на душе станет полегче. Разве это плохо?

— Хмм… — Маша задумалась — Я с этой стороны как-то и не рассматривала. Может вы и правы. Но это все для слабых женщин. Сильные справятся и без наговоров, без бабок-кликуш!

— С чем справятся?

— Ну… со всем справятся! — удивленно подняла брови Маша.

— Дом у вас кирпичный — перевел я разговор — Когда его построили, не знаете? Просто все дома тут деревянные, а ваш кирпичный. Да еще и кирпич какой-то странный, старинный. Но кладка не старинная. В старину клали с известкой, а тут — цемент.

— Ух ты, так вы специалист по кладкам! — улыбнулась девушка — Точно, этой мой дедушка строил! А кирпич взял с развалин, что за магазином! Часть того кирпича на коровник пустили, в колхоз, а часть он себе взял — вот, дом построил! Крепкий, на века! Не то что деревянные халупы!

— Он долго прожил, ваш дедушка? — рассеянно спросил я, оглядывая светлую веранду, находиться на которой мне было почему-то не очень уютно. Гнетущая какая-то атмосфера, точно. Тревожно.

— А почему вы спросили? — Маша насторожилась и внимательно посмотрела мне в лицо — вы как бабка Нюра… Мама рассказывала, что бабка кликушествовала — мол, не трогайте этот кирпич, он нехороший! От него беда будет! Проклятый он! Кровь на нем! Ох, уж это мракобесие…

— Так долго ли прожил ваш дедушка? Что с ним случилось? — продолжал настаивать я.

— Погиб он. В лесу дерево рубил, его и задавило. Только это все случайность! — Маша недовольно фыркнула — Эдак ко всему можно пришить мракобесие!

— А что с вашей мамой случилось? Замерзла, как мне сказали? В лес пошла, и замерзла?

— Слушайте, вы чего, в самом-то деле! — Машино лицо исказилось, щека задергалась, щеки покраснели — вы зачем сюда пришли?! Мракобесие разводить?! С этим к бабке идите! А тут вам делать нечего! Уходите! Уходите отсюда, пока…

— Пока — что? — спросил я спокойно, выдержав ее яростный взгляд — Что сделаете? Сковородой меня стукнете? Или ножиком затычете?

Маша вдруг успокоилась, из нее будто выдернули стержень. Она обмякла, лицо посерело и стало выглядеть как минимум лет на десять старше чем до нашей беседы. Ушла радость, из глаз ушел свет. Передо мной сидела усталая женщина бальзаковского возраста, жизнь которой не удалась и впереди у которой ничего нет, совсем ничего. Никакого света в конце тоннеля. Да и тоннеля-то никакого нет — если только тоннель, который ведет на тот свет?

— Хотите совет, Маша? — как можно мягче спросил я, и не дождавшись ответа, продолжил — Уезжайте из этого дома. Совсем. И не возвращайтесь в него. Никогда и ни за чем. Вы молодая, красивая женщина, у вас еще все впереди — вы нравитесь мужчинам, вас полюбят. Но только если вы уедете отсюда и не вернетесь.

— Вы снова сейчас говорите как баба Нюра — криво усмехнулась Маша — Она мне постоянно талдычит — уезжай! Уезжай! Этот дом проклят! Он твоего деда сгубил! Он отца сгубил! И мать! Уезжай!

— А с отцом-то что? — спросил я для проформы. Какая мне разница, как закончил свои дни ее отец — утоп, или попал под машину, или повесился, результат один и тот же. Ожидаемый.

— Утонул он. На рыбалку пошел — на господский пруд. Весна была, лед слабый, вот он и утоп — безжизненным, вялым голосом ответила Маша — Может и правда уехать? Только кому я нужна? Со справкой от психиатра, убийца! Вот вам — нужна? Вы бы хотели со мной жить?

Не знаю, что меня толкнуло, какой бес (или какой из бесов — так вернее было бы сказать), только я ответил ей не задумываясь: