– Сейчас.

– Матерь Божья! Как же она могла сказать, Лёшенька? Софьюшка на небе, Царствие ей Небесное.

– Мама сказала, что не оставит меня, что всегда будет рядом. И чтобы маму Веру я любил и слушался. И что рожь бабка Клава унесла ночью… Мама, можно Зайке молочка?

– Как рука поднялась у сироты кусок хлеба отнять? – сплюнул отец.

– Что теперича говорить? Не помрём… Яша, в школу опоздаешь – учитель заругает.

– Не заругает, он добрый! Не опоздаю! – откликнулся Яшка, но тем не менее стал торопливо надевать школьную рубашку.

***

Хлеб в ларе быстро заканчивался. За обедом хлебали мучную болтушку, отец с матерью отрезали себе почти прозрачные ломти ржаного хлеба, оставляя куски потолще детям. Отец хмурился и двигал бровями, что было у него признаком глубокой задумчивости. Хорошо, что картошки было пока много.

Яшка, собиравший в лукошко куриные яйца, чесал затылок: «Куриц полный двор, ступить не дают, обжоры, а яичка варёного не выпросишь».

Мамки и правда берегли яйца, расплачиваясь ими с пастухом, горшелем, обменивали на муку или продавали лавочнику. Выручала корова, без неё хоть околевай.

Мать чистила у печи картошку, как вдруг заприметила, что Лёшенька, кряхтя, надевает валенки и шубейку.

– Лёшенька, ты куда? – заволновалась она.

– Надо-тка. Мама Соня велела.

– Господи! Полинка, дочка, скорее беги за ним, не пускай одного… мал ещё!

Полинку два раза просить не надо – мигом оделась и выскочила за братиком.

– Лёшка, постой! Мамка не велела одному ходить! Да погоди, дай платок завязать!

– Мама Соня сказала, что надо торопиться, – серьёзно ответил мальчик.

– Да куда ты идёшь-то?

– На дорогу. Мама сказала идти и ждать.

Они пошли вместе, Полинка вслух недоумевала что им делать на этой дороге: троек с богатыми седоками давно нет, разве что нищие, мастеровые с котомками, да солдаты раненые ходят. Но едва договорила, как послышался скрип полозьев, на дороге показалась заиндевевшая лошадь, запряжённая в сани. Сани поравнялись с детьми; незнакомый мужик равнодушно скользнул взглядом и уткнул нос в воротник. Вдруг какой-то куль выпал из саней, полозья поддели его, и кулёк покатился в заснеженную канаву.

На белом покрове темнела пробоина, дети прыгнули в канаву, провалились в рыхлый снег по пояс. Голыми стылыми руками нащупали пакет, с трудом вытащили его на дорогу.

Кулёк надорвался, содержимое немного рассыпалось.

– Это овсяная мука, – сказала Полинка, лизнув ладонь, – да тяжёлая – фунтов пять, поди, или десять…

– Может остановим того дяденьку?

– Эва! Он далеко уже, не видать. Пойдём домой, а то мамка волнуется!

Вечером они угощались сытным горячим овсяным киселём, который мамка заварила кипятком из самовара. Кисель сдобрили коровьим маслом, посолили и ели ложками, десятый раз рассказывая, как кулёк с мукой им с воза свалился.

Мать ахала, поминала Царицу Небесную и сестрицу Софьюшку. У сытых детей стали слипаться глаза, они запросились спать. Яшка с Полиной легли на печке, Лёшеньку уложили на кровати за тёсовой перегородкой.

Мать ещё сходила к корове, развела квашню на завтра, затеплила лампадку перед образами. Вдруг замерла, услышав шорохи и голоса за перегородкой.

– Лёшенька, не спишь? Водицы принести? – заглянула в спальню и обомлела.

На кровати сидела сестра Софья в голубом подвенечном платье, в котором была похоронена. Красивая, будто светящаяся, она гладила Лёшеньку по голове, целовала и тётёшкала, как младенца. А кошка Зайка, недотрога такая, топталась рядом, тёрлась о ноги и урчала.

– Спасибо за Лёшеньку, сестрица Верочка, – проговорила Софья, – лучшей матери и не сыщешь. Сердце моё спокойно.

– Я же обещалась, Софьюшка, – с матери спало оцепенение, страх пропал.

– Отец Лёши скоро голос подаст. Он любит сына, но лучше Лёшеньке с тобой жить… Ветреный он, Костя-то. Вернётся – сразу женится, а новой жене не до моего будет, свои дети народятся… Пускай Лёша с тобой живёт, только тогда я спокойна за него буду.

Софья поцеловала мальчика и пропала, словно растаяла в воздухе.

***

Утром Яшка чуть не проспал в школу, мамка проснулась и разбудила его только когда не доенная корова стала мычать у себя в загородке. За столом, прихлёбывая кипяток, закрашенный ржаной коркой, она вдруг вспомнила:

– Сестрицу Софьюшку во сне сёдня видела.

– И что? – отозвался отец.

– Тётёшкала Лёшу, будто махонького, благодарила меня… Ой, почтальон к кому-то идёт… Да, говорит, сердце моё спокойно теперь. Ну и слава тебе… Поля, да это никак к нам почтарь, открой, дочка.