В этот момент вошел командир полка, с порога распорядился:

— Забродина! — Но, видя, как Гриненко нетерпеливо крутит ручку индуктора, понял — связи нет, и, уже горячась, добавил: — Чтобы немедленно была связь с Забродиным!

И как бы подчиняясь этому приказу, неожиданно ожил телефонный аппарат, нарушив гнетущую тишину коротким, а затем беспрерывным звонком. Бежалов перехватил у Гриненко трубку, услышал голос Забродина, коротко спросил:

— Что там у вас?

— Отбивали атаку, товарищ майор.

— Где сейчас противник?

— Отброшен на исходные позиции. Дивизион уничтожил три танка и до роты пехоты. Меняем огневые позиции.

— Какие потери в дивизионе?

— Три человека ранено, повреждена одна установка, — доложил Забродин.

Бежалов, заканчивая разговор, попросил Забродина передать личному составу дивизиона благодарность за проявленные мужество и стойкость.

Беспрерывные изнурительные трехмесячиые бои тяжело отразились на состоянии полка, на его боеспособности. И если 1-й и 3-й дивизионы понесли незначительные потери в личном составе и технике, то во 2-м дивизионе после боя у Красноармейски осталось только две боевые машины и горстка бойцов во главе с командиром первой батареи старшим лейтенантом Ларичкиным. В таком составе этот дивизион придавался 48-й стрелковой дивизии, занявшей оборону севернее Чугуева по Северскому Донцу.

Бежалов понимал: дивизион ослаблен, ему не под силу в полной мере выполнить задачу по обеспечению боевых действий соединения, но он также знал, что у командования сейчас нет в резерве такой артиллерийской части, которую можно направить в дивизию для усиления.

Получив указание, командир 2-го дивизиона старший лейтенант Лапов [2] , назначенный вместо погибшего Зиппера, направился в штаб дивизии, располагавшийся на окраине Мартовой — большого села, растянувшегося более чем на два километра вдоль реки.

Командир дивизии находился в штабе. Выслушав доклад командира дивизиона о прибытии, он приказал вызвать командующего артиллерией и, не дожидаясь его прихода, стал знакомить старшего лейтенанта с обстановкой в полосе обороны дивизии. Под конец спросил;

— Сколько в дивизионе установок?

— Две, товарищ генерал, — последовал ответ:

— Так, так, — процедил генерал. — А как дела со снарядами? Надеюсь, снаряды-то хоть есть?

— Снарядов только на один залп, — смутившись, ответил командир дивизиона.

Было видно, с каким трудом генерал сдержал раздражение. В это время появился командующий артиллерией. Обращаясь к нему, командир дивизии с досадой сказал:

— Вот усилили нас, дивизион эрэсов прислали, а что имеем? Одно название.

Оправдываться, что дивизион выдержал не один тяжелый бой, что командиром он только что назначен, у старшего лейтенанта не было ни сил, ни желания. Выйдя из дома, он остановился на крыльце и вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Обернувшись, увидел вышедшего вслед за ним командующего артиллерией дивизии.

— Вот что, старший лейтенант, — улыбнулся командующий, — занимай позиции в районе кирпичного завода. Боевой приказ получишь сегодня. Ясно?

— Ясно, товарищ полковник! — выпалил командир дивизиона.

Стоявший в стороне ординарец сержант Качковский подошел к командиру дивизиона, но на этот раз от расспросов воздержался: видел, что командир крепко озабочен.

Ивану Качковскому, как сам он считал, не повезло. Перед войной учился в Ростовском летном училище, в сорок первом должен был состояться выпуск, но когда противник подошел к городу, училище было брошено на его защиту. В одном бою Качковский был ранен, а после излечения в госпитале направлен в полк Бежалова, где и стал ординарцем нового командира 2-го дивизиона.

Командир дивизиона полюбил выдержанного, корректного сержанта. Качковский ценил расположение командира и старался по мере возможности помогать ему.

— Когда я был в пехоте, — начал он, — у нас в роте остался только один мой пулемет, я со вторым номером старался почаще перетаскивать его с одного фланга на другой. Патронов у нас тоже было маловато, вот и создавал видимость, менял огневые позиции. Дам короткую очередь и перебегаю на новое место, снова очередь, и так день за днем. Попытались фашисты однажды прорваться, но попали под огонь, откатились. Потом артиллерия по пустому месту била, а пулемета там уже не было.

— Так ты предлагаешь, чтобы я перенял эту тактику? — перебил Качковского командир дивизиона. — В артиллерии это давно известно, даже термин на этот счет имеется: «кочующие орудия». Мысль твоя дельная, для нашей обстановки вполне подходящая.

Остальную часть пути в свое расположение шли молча. Командир дивизиона обдумывал показавшуюся заманчивой мысль о «кочующей» установке, а его ординарец, чувствуя, что командир не расположен вести разговор, молча шагал следом, выбирая места посуше.