Все это время Гаррет стоял в конце коридора и тихо, беззвучно плакал, кусая пальцы, чтоб никто не услышал его рыданий. Раскаяние терзало его сердце, ведь никакими слезами не вернуть отца, но и облегчение — нечеловеческое, прекрасное и ослепительное, — тоже снизошло на него, потому что брат его, его вина и грех, страдавший из-за его глупого выбора, теперь был свободен и вне опасности. Дерек остался еще с Джоном — поддержать его и наставить, сказать какие-то ободряющие и утешительные слова, — а Демьен ухватил Уну за руку и потащил ее наверх, чтобы не видеть и не чувствовать чужих горя и боли.

— Что, доволен? — рыкнул он на Гаррета. — Вот что твое нытье сделало!

Гаррет смотрел на принца исподлобья злыми глазами, в которых плескалось ядовитое зеленое пламя.

— А можно мне тоже? — внезапно спросил он, и сначала ни Демьен, ни Уна не поняли, о чем он говорит. — Можно мне тоже твоего дара? — пояснил он, увидев непонимание в глазах принца.

— Что?.. — ошарашенно произнес Демьен. Гаррет принюхивался к запаху его крови жадно, словно к самому изысканному лакомству, его лицо странно и страшно искажалось, и Демьен даже отшатнулся от него в испуге.

— Твоего дара, — страшно и жадно блеснув глазами, повторил Гаррет. — Потом… когда Вседверь уничтожит меня. Убьет мой дар. Дай мне своего, принц. Я клянусь своим живым сердцем — я стану тебе послушным зверем, как собака или пони. Я такой; я рожден, чтобы служить. Я знаю, что заслужил наказания, и знаю, что недостоин прощения, но позволь просить милости. Но лучше стать зверем, но владеющим магией, чем оставаться человеком, но глухим и слепым.

— Хм, — произнес явно польщенный Демьен. — Интересная идея… что ж, вероятно, я дам тебе этот шанс. Но этот выбор мне поможет сделать Вседверь.

Несмотря на то, что Джон все еще был слаб, он вызвался лететь со всеми вместе ко Вседвери.

Судьба брата, хоть и преступного, хоть и глядящего на мир злыми затравленными глазами темного мага, не могла не волновать его. На запыленной, давно остывшей кухне Джон нашел черствый кусок хлеба, вяленное мясо и разделил пищу по-братски с Гарретом, чтобы подкрепить свои силы.

Гаррет молча принял еду; он ел так же жадно, как и Джон, и они, забравшись в Небесную Иглу, уселись рядом, бок о бок, тесно прижавшись, так, как привыкли — словно и не было бед и горя, разделивших их на черное и белое. Быстро расправившись с нехитрой едой, они задремали, уставшие и измученные, склонив головы друг к другу, и у Уны, наблюдающей эту нехитрую сцену, снова навернулись на глаза слезы. Ах, за что же их семье такая судьба? И что станет с Гарретом дальше? Может быть, он в последний раз обнимает свою семью человеческими руками? Вдруг потом кровь Демьена навсегда превратит его в безмолвного зверя?.. А она — она теперь навсегда принадлежит Королю, она его верная слуга, свою свободу и право выбора она отдала в обмен на возможность спасти братьев. Король ей эту возможность предоставил, и судьба честно выполнила эту часть контракта, скрепив его королевской кровью Демьена. Что будет? Что?..

Демьен на этот раз уселся вместе с Дереком — указывать путь, и в ночной темноте Уна увидела, что летят они над совсем незнакомыми местами, куда-то на север, мимо Радужных Скал, и дальше, дальше, в Каменные Земли.

«Ну, конечно, — думала Уна. — Куда же еще можно спрятать то, что не всем можно видеть, кроме как в зловещие Каменные Замки? Кто отважится туда сунуться? Только такие отчаянные дурачки, как мы».

На фоне черного неба и полной луны каменные шпили черного, как сажа, и блестящего, как окаменевшая чешуя древнего дракона, замка казались хищными пиками, пронзающими темные облака. Небесная Игла облетала его, Дерек и Демьен выискивали подходящую площадку, чтобы приземлиться, а Уна с благоговением и страхом рассматривала величественные башни со стрельчатыми узкими окнами, плотно лежащую черепицу, делающую крыши похожими на шипы на спине притаившегося чудовища, гладкие каменные стены замка, которые не разрушило даже время. Витражи в огромных окнах залов ярко сверкали в свете луны разноцветными темными стеклами, чистыми, прозрачными, словно даже вековая пыль боялась лечь на них.

— Туда! Туда! К вишне!

Демьен указал куда-то вперед, и Уна, наконец, рассмотрела, куда он правит — к огромным, высоким, до самых облаков, круглым башням, подобным четырем связанным столбам, стоящим тесно-тесно и соприкасающихся боками.

Выше плотных облаков, выше влажной мглы открылось чистое, полное звезд небо, и Уна, то и дело выглядывающая наружу, увидела крышу этих башен. Они были абсолютно плоскими — идеальная площадка для посадки, — в пространстве между ними поблескивало золотом, над которым, цепляясь корнями за трещины меж камней, склонялась цветущая розовым прекрасным цветом старая вишня с узловатым искривленным стволом. Там-то, над этими крышами, и стал снижать свой небесный экипаж Дерек, и братья, словно почуяв приближение суда и развязки, проснулись.

— Ну, — произнес Джон, стискивая руку Гаррета, — сейчас решится все.

— Да, — ответил Гаррет. — Не бойся за меня, брат. Что бы ни случилось, оно будет намного лучше, чем сейчас.

Небесная Игла коснулась крыши одной из башен. Дерек кинул поводья, соскочил с места кучера и по его приказу техноящер разобрался на пантеру и два вида брони — серебряную и золотую.

— Я бы посоветовал тебе не пантеру собирать, — по-суфлерски подсказал Демьен, спускаясь вслед за Дереком с места кучера, — а пику, да подлиннее и пострашнее.

— Там разберемся, — беспечно ответил Дерек, поглаживая черную голову технозверя.

— Что это за место? — спросила Уна, оглядываясь. Четыре огромных поля были расчерчены как шахматные доски, черно-белые огромные плиты мостили их, и казалось, тут затевается какая-то невиданная партия, на четыре небольшие армии.

— Когда-то, — зло процедил сквозь зубы Демьен, оглядывая тихие и пустые поля, — это было Место Истины. Его охраняла мудрая и великая волшебница. У нее были золотые весы, и на них она взвешивала не подношения, не дар, не подарки и не золото — она взвешивала помыслы людей и их искренние желания. То, что хранится в сердце. Самую суть человека. Но однажды она взяла подарок. Серебряную монету; всего одну. Вступила в сделку со своей совестью. Наверное, могла убедить себя, что это даже не взятка — так, сувенир. И качнула весы в сторону давшего эту монету. И тотчас Истина была сокрыта от нее. Чудо — Вседверь, — больше не открывается ей, и волшебница назначает жертвы, подарки, и их взвешивает на своих весах. Она умерла много лет назад, может, прошли века, но дух ее не может освободиться, потому что никто не желает занять ее место, да никто и не может, потому что Истину не видит. Она видела, но соблазнилась на серебро.